Елена Полякова - Николай Рерих

Художник мечтает о тишине, о странствиях под звездным небом, под ясным солнцем, освещающим мирный труд человеческого рода. Но полыхает зарево над руинами городов, но разрушительны дела человеческие. Немецкие пушки обстреливают Париж; столица России, правда, далеко от фронта, никто еще не знает слов «бомбардировщик», «авиабомба». Петербуржцы безопасно ходят по Невскому и по Большой Морской, жалуются на перебои с продуктами, с топливом (Николай Константинович озабочен доставкой угля для своей школы), тревожно просматривают газеты — нет ли родных, знакомых в списках убитых, которые печатаются аккуратными столбцами. Идут годы — четырнадцатый, пятнадцатый, шестнадцатый. Идет канун семнадцатого года.

В феврале семнадцатого года подданные Российской империи становятся гражданами Российской республики. Министры старого правительства препровождены в Петропавловскую крепость, где и ожидают решения своей участи. Прежде в Зимнем дворце царь наблюдал из-за приспущенных штор за народными толпами, которые шли ко дворцу просить хлеба; теперь Зимний — резиденция Временного правительства, члены которого так же наблюдают из-за штор митингующих на площади солдат и рабочих. Впрочем, митингуют все — матросы Балтийского флота, служащие страховых обществ, студенты, гимназисты, домашняя прислуга. Все ходят с красными бантами в петлицах, используют наконец-то полученную реальную свободу слова. Россия — республика. Россия — буржуазная республика. Правительство состоит из крупных заводчиков и капиталистов. Правительство заседает и заседает, прочно унаследовав традиции «всероссийской говорильни» — Думы. Война не кончается, земельный вопрос не решается, подступают разруха и голод. Вторая, социалистическая революция неизбежна в России. Но неизбежность новой революции в России ясна пока только большевикам; другие — скорее предчувствуют это, чем понимают.

Солдаты полками дезертируют с фронта. Крестьяне и рабочие требуют не только свободы на словах — требуют хлеба и земли. Интеллигенция в большинстве своем приветствует то, что сама называет «свершением чаяний народа». Интеллигенция художественная хочет прежде всего сохранить русскую культуру, приобщить к этой культуре народ. Так понимают свою задачу лучшие писатели, поэты, художники.

В статье «Революция в художественном мире», написанной в мае 1917 года, Александр Бенуа подробно изложил задачи и обязанности деятелей искусства и меры, принятые по охране памятников прошлого:

«Упадочная царская власть, упадочный царский режим, вся „машина“ рухнула, все шестерни и рычаги бюрократии развалились, все котлы лопнули, и эта масса жесткого и глупого чугуна легла одной безмолвной и неопасной грудой…

В первые дни все, казалось, принимает благополучное направление. От груды рухнувшей машины художественной бюрократии не доносилось ни единого звука, и казалось, что весь штат обслуживавших ее лиц погиб под развалинами. Между тем Временное правительство не обнаруживало в первые дни ни малейшего интереса к искусству и как будто вовсе забыло, что существует целое богатое сложное министерство, имеющее к нему касательство.

Нужно было, во-первых, уберечь от возможной гибели чисто материальную часть того бывшего царского, а теперь ставшего народным имущества.

Нужно было одновременно заняться очисткой от всякого мусора другой части этого имущества, в котором первую роль играют не вещи, а люди (театры, Академия художеств и т. д.). Безотлагательно надлежало принять ряд отдельных мер, а затем постепенно выработать проект целой системы дальнейшего заведования этими делами. Безотлагательности же требовала грозившая опасность захватов, вандализмов и просто безрассудства».

Естественно, что во главе литераторов и художников, которые не оплакивали царский режим, но хотели работать с народом и для народа, — встал Горький.

Уже через несколько дней после февраля он собрал то, что называли «цветом интеллигенции», для обсуждения насущнейших, важнейших вопросов жизни.

Художник П. И. Нерадовский так описывает это собрание: «Четвертого марта А. М. Горький пригласил к себе на квартиру 50 художников, архитекторов и общественных деятелей.

Когда я вошел к Горькому, он стоял посреди комнаты с группой пришедших, рядом с ним Ф. И. Шаляпин, который серьезно слушал Алексея Максимовича, и М. Ф. Андреева.

Во всю комнату был накрыт чайный стол, в конце которого кипел самовар.

Приглашенные все больше наполняли комнату, продолжая разговоры, начатые в передней при встрече. Среди собравшихся я увидел художников Александра Бенуа, Билибина, Добужинского, Петрова-Водкина, Рериха, архитекторов Фомина, Щуко, потом вошли певец Ершов, художник Нарбут и другие».

Вероятно, Рерих не впервые вошел четвертого марта в квартиру Горького.

Николай Константинович вспомнит впоследствии:

«Мне приходилось встречаться с ним многократно, как в частных беседах, так и среди всяких заседаний, комитетов, собраний… Пришлось мне встретиться с Горьким и в деле издательства Сытина (Москва), и в издательстве „Нива“. Предполагались огромные литературные обобщения и просветительные программы. Нужно было видеть, как каждая условность и формальность коробили Горького, которому хотелось сразу превозмочь обычные формальные затруднения».

В «Летописи жизни и творчества Горького» под датой 1915–1917 годы помещены сведения: «Встречается с художником Н. К. Рерихом. Рерих дарит Горькому свою картину „Город осужденный“ („Град обреченный“ — находится в последней московской квартире А. М. Горького на ул. Качалова, д. № 6). Привлекает Н. К. Рериха к своим начинаниям: намечаемой в издательстве Сытина серии книг по искусству для народа и реорганизации журнала „Нива“ в научно-популярный литературно-художественный журнал».

Эти факты бесспорны. Но связи Горького с Рерихом глубже, и прав исследователь творчества Рериха, утверждая:

«Нет никакого сомнения в том, что Рериха с Горьким сближали не случайные контакты на поприще общественной деятельности, а общность многих их взглядов и интересов, в том числе и взглядов политических. Оба они были страстными борцами за мир и непримиримыми антифашистами» (Павел Беликов).

Разумеется, ни мировоззрение, ни эстетика Горького и Рериха не были тождественны; отношение их ко многим важнейшим проблемам жизни и искусства расходилось, вернее — было прямо противоположным.

В то же время их всегда роднила устремленность к миру для всего человечества, неизменная любовь к России, бодрая вера в нее, в ее народ. Этим прежде всего определяется взаимный интерес писателя и художника.