Соломон Волков - Москва / Modern Moscow. История культуры в рассказах и диалогах

Сталинская идея также дала толчок развитию нового этапа в истории отечественного кино. Нужно признать, что роль Шумяцкого в ее реализации трудно преувеличить. Он не знал, кто такой был Барков, но зато о Леониде Утесове он был наслышан. Самый популярный советский эстрадный певец той эпохи, Утесов выступал в Ленинградском мюзик-холле с пользовавшейся огромным успехом программой “Музыкальный магазин” (на музыку Исаака Дунаевского).

Утесов был типичным артистом европейского варьете: он пел, танцевал, шутил со сцены, легко переходил от лирики к гротеску, мог показать цирковой номер, а мог исполнить блатную песню “С одесского кичмана”, с подачи Утесова ставшую всенародным шлягером. Он первым принес в советские массы джаз, упаковав его в виде веселого театрального представления и окрестив этот гибридный жанр теаджазом.

Шумяцкий посмотрел “Музыкальный магазин” и решил, что этот теаджазовый спектакль может стать хорошей основой для заказанной Сталиным кинокомедии. Утесов согласился без колебаний, но при одном условии: в творческую команду войдут Дунаевский, Николай Эрдман и Владимир Масс – сценаристы “Музыкального магазина”. Шумяцкий пошел ему навстречу, не подозревая, что тем самым закладывает под проект потенциальную мину, которая в свое время и взорвалась.

Забегая вперед, расскажу, как все произошло: это необходимо, чтобы прочувствовать, в какой напряженной обстановке шла работа над веселым фильмом. Его съемки начались летом 1933 года в Гаграх, на берегу Черного моря, и шли довольно успешно, несмотря на некоторый скептицизм Эрдмана и Масса, вынужденных прямо там под нажимом Александрова опошлять, как они считали, сценарий.

И вдруг поздним вечером к гостинице, где поселилась съемочная группа, подкатила черная машина, из нее вышли двое – в черной коже, с пистолетами на боку… На глазах у пораженных киношников Эрдмана и Масса арестовали. Они были этапированы в Москву, на Лубянку.

Что же случилось? Существует устойчивая легенда, будто на одном из сталинских застолий Василий Качалов, ведущий артист Художественного театра и фаворит диктатора, неосторожно прочитал несколько неопубликованных, но ходивших по рукам злободневных басен Эрдмана и Масса. Среди них была басня “Непреложный закон”, повествующая о том, как клавиши рояля жалуются на ударяющие по ним пальцы:

На что начальствующие пальцы отвечают:

Аллегория весьма прозрачная, и она, как утверждают, разгневала диктатора. Судя по опубликованным в постперестроечное время прежде секретным документам, Сталин лично санкционировал арест Эрдмана и Масса. О реакции невольных свидетелей трагического происшествия красноречиво говорит сохранившееся письмо Утесова жене из Гагр: “Не стану описывать тебе подробности ареста, но одно скажу, что стоило мне это много здоровья. <���…> Все это производит на всех удручающее впечатление и лишает возможности спокойно работать” [51] Салис Р. “Нам уже не до смеха”: Музыкальные кинокомедии Григория Александрова. М., 2012. С. 45. .

Ситуация, от которой и теперь мурашки бегут по коже, но для того страшного времени, скорее, типичная. Нетипичным было другое. Во-первых, Эрдман и Масс отделались сравнительно легко: оба на три года были сосланы в Сибирь, но не в концлагерь, а на вольное поселение. И это при том, что они “признали свою вину” в “создании особого жанра антисоветской сатиры, являющегося действенным орудием для врагов диктатуры пролетариата” [52] Шенталинский В.А. Донос на Сократа. М., 2001. С. 434. . (“Признания”, как правило, ухудшали участь обвиняемых.)

Во-вторых, что еще более удивительно, арест сценаристов никак не повлиял на съемки фильма: они продолжали идти полным ходом. Хотя Сталин, как известно, особо пристальное внимание уделял именно сценариям кинокартин, считая их основным элементом кинопроцесса.

И еще одна загадка. И Горький, и Сталин не любили джаз! Горький в 1928 году напечатал в главной партийной газете “Правда” направленный против джаза памфлет под красноречивым названием “О музыке толстых”. Джаз там был представлен как отвратительная какофоническая пародия на музыку, служащая развлечением для пресыщенного буржуазного “мира толстых людей”.

Тут следует напомнить, что первоначально фильм Александрова – Утесова назывался “Джаз-комедия”. Горький порекомендовал название это заменить на другое, более “русское”, “Веселые ребята”, что и было незамедлительно сделано. Но сути дела это не меняло. Фильм остался историей превращения колхозного пастуха Кости (Утесова) и домработницы Анюты (Любовь Орлова, жена Александрова) в дирижера и солистку джаз-оркестра. Их триумфальное выступление не где-нибудь, а на сцене Большого театра стало финалом “Веселых ребят”, символизирующим почетное место джаза в советской жизни.

Что же заставило известного упрямца Горького наступить на горло своим публично заявленным антиджазовым взглядам? Такого мог добиться только один человек – Сталин, причем позиция его должна была быть хорошо аргументированной и для Горького убедительной.

Думаю, тут не стоит забывать об одном важном политическом факторе, который почему-то до сих пор совершенно выпадал при анализе удивительной судьбы “Веселых ребят”. “Исторический” разговор Сталина и Горького с Александровым и поездка Шумяцкого в Ленинград к Утесову, когда и был, в принципе, решен вопрос о создании первой советской “джаз-комедии”, состоялись в августе 1932 года. А в январе того же года в далекой Америке демократ Франклин Делано Рузвельт выдвинул свою кандидатуру на пост президента США.

Меня спросят: какова связь между двумя столь отдаленными событиями? О, самая прямая! Сталину позарез нужно было дипломатическое признание Советского Союза Соединенными Штатами, в котором тогдашний президент, республиканец Герберт Гувер, яростный антикоммунист, ему отказывал.

Сталин понимал, что без прочных торговых отношений с Америкой ему не реализовать своих амбициозных планов индустриализации страны. А в окружении Рузвельта преобладали люди, которым установление дипломатических связей с большевиками представлялось полезным и даже выгодным шагом. Сталин об этом знал – в частности, и из донесений советских шпионов, окопавшихся под крышей “Амторга”.

Люди Рузвельта, тоже не дураки, уже успели наладить с ними контакты для неофициальной передачи Кремлю нужных сигналов. Между Сталиным и Рузвельтом вовсю пошел – не напрямую, а через посредников – торг об условиях, на каковых можно было бы осуществить эту важнейшую дипакцию.