Мишель Гельфанд - Почему им можно, а нам нельзя? Откуда берутся социальные нормы

Понятно, что в результате победы Союза больше всего должны были потерять южные штаты, сильнее других опиравшиеся на рабовладение. По этой логике в наши дни они должны быть жестче, чем южные штаты, не столь сильно зависевшие от использования рабского труда. И это действительно так. Налицо строгая зависимость между долей семей, владевших рабами по данным переписи населения 1860 года, и современным уровнем жесткости культуры штата. В самых жестких южных штатах, таких как Миссисипи, Южная Каролина и Джорджия, было значительно больше рабовладельческих семей, чем в более свободных, таких как Делавэр и Мэриленд.

С окончанием войны подозрения южан полностью оправдались. Лишившись рабского труда, южные штаты оказались перед лицом экономической катастрофы. Кроме того, поскольку военные действия шли в основном на Юге, эта часть страны лежала в развалинах. Ожесточенные стычки случались даже спустя несколько лет после окончания войны, и на Юге постоянно находилась двадцатитысячная армейская группировка северян с целью отслеживания и подавления эпизодических рейдов южан-повстанцев.

Помимо послевоенной разрухи на своей и без того экологически нестабильной территории Юг оказался перед лицом развала существовавшей прежде строгой общественной иерархии. Отмена рабства, а позже энергичные усилия федеральных властей по десегрегации всей страны подорвали основы общественного устройства Юга. Во избежание бытовых проявлений неприязни между различными группами населения люди следовали негласным правилам социального взаимодействия, обозначая с их помощью свое место в структуре общества. Повышенное внимание южан к этикету сглаживало социальную напряженность на бытовом уровне, однако под покровом внешних приличий бурлила очевидная классовая рознь. «Южане рассматривали правила хорошего тона и приличия в качестве важнейшего инструмента для поддержания общественного порядка и, как это ни парадоксально, полагали, что стремление сохранить эти нормы служит оправданием насилию», – поясняет профессор Чарлз Реган Уилсон, занимающийся исследованиями Юга в Миссисипском университете. Сегодня правила приличий, предписывающие проявлять доброжелательность, отправлять благодарственные открытки и говорить «сэр» или «мэм», – не просто милые южные обычаи, а бастионы общественного порядка и стабильности.

Спустя почти два века воспоминания о проигранной Гражданской войне бередят память Юга – взять хотя бы традиционные реконструкции знаменитых сражений или законы об охране памятников конфедератам, принятые в Алабаме, Северной Каролине, Джорджии и Теннесси. Если другим американским регионам зачастую приходится напоминать об их прошлом, то «на Юге призраки былого остаются сильны и в XXI веке», – пишет почетный профессор литературы Юга в Университете штата Джорджия Томас Макхэни. «Поражение в Гражданской войне заставило многих белых южан вновь и вновь мысленно возвращаться к тому, что представляла собой жизнь Юга до начала войны, и это оказало большое влияние на формирование особой южной идентичности», – продолжает он. Воспоминания о Севере как о грозном враге возрождают в южанах представления о существовании некой постоянной угрозы и дополнительно подкрепляют жесткость культуры. Такие «шрамы» остаются надолго.

Пятьдесят американских штатов всегда были не столь едиными, как это подразумевает официальное название страны. В душе американской нации существуют глубокие культурные расхождения: совместное влияние исторических, природных и демографических факторов сделало одни штаты строгими, а другие снисходительными, и в результате мы получили сегодняшние дилеммы и конфликты жесткости и свободы.

Различия между строгостью одних и снисходительностью других штатов медленно развивались на протяжении длительного времени, но случаются и скоротечные культурные сдвиги, которые можно прогнозировать в рамках теории «жесткость – свобода». Наличие опасности, пусть временной, надуманной или даже сфальсифицированной, может порождать массовую панику и беспорядок, и люди начинают стремиться к более строгим правилам и более жесткой культуре. Например, в ХХ и начале XXI века чувство безопасности американцев подрывали угрозы внешней агрессии и террористические акты, осуществленные как иностранцами, так и соотечественниками. В такие пугающие моменты нормы сдвигались в направлении сплоченности, строгости и антипатии к чужакам, и США становились жестче. Но стоило этим источникам страха иссякнуть, как страна в целом возвращалась к своей относительно свободной культуре.

Так, антикоммунистическая «красная угроза» была реакцией как на внешнюю, так и на внутреннюю опасность. После российского коммунистического переворота 1917 года американцы боялись повторения подобного и у себя в стране. Вскоре после этого, в 1919 году, первую «красную угрозу» спровоцировала серия взрывов по всей стране, организованная горсткой анархистов. Эти события возбудили страхи общественности и паранойю политических радикалов, а вслед за этим и опасения по поводу иммигрантов и национальных меньшинств. Были приняты законы, разрешающие депортацию иммигрантов, ограничивающие свободу слова и ущемляющие гражданские права подпавших под подозрение сообществ.

Спустя несколько десятилетий следствием холодной войны между Соединенными Штатами и набирающим силу Советским Союзом стала еще одна эпоха жесткости. После того как в 1949 году СССР осуществил первое испытание своего атомного оружия, американцы решили, что ядерная война неизбежна, а правительство страны наводнили советские шпионы. Под прицел последовавшей «охоты на ведьм» попали даже заслуженные голливудские деятели левых взглядов, которых заклеймили как коммунистов. Масла в огонь охватившей страну антикоммунистической истерии добавила Корейская война, в которой американская армия сражалась с поддерживаемой Советами Северной Кореей. На протяжении 1950-х годов по всей стране продолжались аресты, депортации и судебные преследования подозреваемых в коммунистической деятельности.

Но если подобные угрозы не носят постоянного характера, система норм страны вновь возвращается к большей свободе. Например, все запреты, проверки и карательные меры 1950-х годов постепенно уступили место крайней свободе 1960-х. В ходе этого «десятилетия перемен» в стране возникли беспрецедентно широкие общественные движения, имевшие целью покончить с дискриминацией традиционно маргинализированных групп, в том числе женщин, афроамериканцев и сексуальных меньшинств, и разрушить многие давно устоявшиеся социальные нормы и ценности. С появлением в домах телевизоров все большее число американцев получало возможность знакомиться с новыми идеями и местами. Последующие десятилетия ознаменовались безудержной вседозволенностью, включая рост употребления наркотиков и сексуальную распущенность. Лозунгами дня были «Чем бы дитя ни тешилось» и «Секс, наркотики, рок-н-ролл». Мужчины скинули шляпы, женщины укоротили юбки, а бесцеремонность стала нормой жизни. Свобода нравов тех времен стала легендой.