Софья Агранович - Двойничество

В произведениях с антиутопической интенцией, например, в "Происхождении мастера" и "Чевенгуре" А.Платонова, вселенская соборность русского авангарда, из которого художник вышел, связывается с темой распада, гибели и смерти. И в этом поле оживает близнечная структура, правда, несколько трансформированная идеей "возвращения в светлое будущее". Эта структура связана с образом Саши Дванова, семантика фамилии которого содержит концепт близнечного двойничества. После краха чевенгурской утопии Саша Дванов буквально уходит в небытие, постепенно погружаясь в озеро Мутево, чтобы узнать тайну смерти. Точно так же кончил жизнь его родной отец. Следует заметить, что тема "вещества жизни" ключевая в мировосприятии писателя. Родная кровь отца, текущая в жилах сына, - залог бессмертия первого, бессмертия в буквальном физическом смысле. Саша и его родной отец - полные двойники, близнецы, в нашем понимании. Они гибнут, как Фома и Ерема, причем физическая гибель, как и в повести XVII века, оценивается прежде всего как гибель души. Тело может сохраниться и продолжать существовать пустое:

"И как будут им третины, выплыли они на крутой бережок, сходились их смотрить многие люди:

Ереме был крив, а Фома з бельмом,

Ереме был плешив, а Фома шелудив,

Брюхаты, пузаты, велми бородаты, лицем оба ровны,

Некто их б... с... един добывал". [54] Русская демократическая сатира XVII века.С.36.

То, что гибель отца и сына Двановых разделена временем и текстами, можно объяснить впадением и автора, и героя в иллюзию возможности рая на земле, их утопическим сознанием. На самом деле время в дилогии замыкается в круг, но это не возвращение к золотому веку, а трагическая зацикленность, связанная с разочарованием в мечте и бессилием в решении проблем мироздания, в частности, проблемы бессмертия.

В тридцатые годы рефлексия на утопизм у Д.Хармса превращается в тему тиражирования пустых людских оболочек. Эти недосубъекты различаются "лишь приметами", сугубо бытовыми и незначительными, и сходны в главном - в своей обреченности на бессмысленную и беспричинную гибель (цикл "Случаи"). Особенно интересна здесь миниатюра "Пушкин и Гоголь", в которой персонажи, наделенные именами классиков, выступают как близнецы, спотыкающиеся друг об друга. Текст имеет драматическую форму, но конфликт здесь мнимый и мелко-площадной. На самом деле текст полностью децентрован. Он не имеет ни "завязки", ни "развязки", начинается ниоткуда и может продолжаться бесконечно. Финальная "ремарка" "Занавес" подобна концовке повести о Фоме и Ереме ("Ерему толкнули, Фому выбросили, Ерема упал в воду, Фома на дно"). Некая сила, сила безличная, характер которой передается назывной конструкцией, обрывает в хармсовской миниатюре злоключения персонажей-близнецов. [55] Об актуальности близнечного стереотипа для мироощущения Д.Хармса свидетельствует его игровая страсть к переодеванию. В частности, сохранилась фотография, запечатлевшая Хармса, который изображает своего несуществующего брата - Ивана Ивановича Хармса, бывшего приват-доцента Санкт-Петербургского университета. См.: Хармс Д. Полет в небеса. Л.: Советский писатель,1991. С.352.

Подведем некоторые итоги. Двойниковая структура, названная нами близнечной парой, или близнецами, и характеризующаяся идентичностью функций персонажей, их принадлежностью одному пространственному полю, существует в литературе латентно, в тексте принимая форму конфликта, противостояния, мнимость которого выявляется сюжетом.

Близнечная пара практически всегда связана с идеей социального, мировоззренческого, нравственного распада. Персонажи-близнецы предстают как модель общей судьбы в ее негативной оценке. Идентичность функций, как правило, воплощает отсутствие, а точнее объективную невозможность выбора индивидуальной позиции.

Агенты близнечной пары едины в отсутствии корней. Реально это выражается в следующих мотивах:

1. 1.отсутствие устойчивого социального статуса, неприкаянность, бродяжничество (Фома и Ерема, Рогожин и Мышкин, набоковские Герман и Феликс);

2. бездетность, бесплодие персонажей (Иван Иванович и Иван Никифорович, бунинские братья Красовы );

3. мотив незаконнорожденности, сомнительности происхождения и родственных связей, сиротства (Мышкин, Бобчинский и Добчинский, набоковский Феликс, Николай Кавалеров, Саша Дванов).

Сюжет, реализующий близнечную пару, обычно имеет нравоописательный характер. Двойники становятся воплощением не столько индивидуального, сколько социально-типического. По сути их существование в тексте трактуется как симптом общего неблагополучия мира , поэтому близнечная пара в определенных исторических условиях превращается в гиперблизнечную массу. Нравоописательный характер сюжета о близнецах порождает своеобразную "лирическую" структуру повествования. Оно организуется как авторская рефлексия на вырождение социума, на общую недостаточность и обреченность.

В отличие от персонажей-антагонистов и карнавальных пар, близнецы в целом пассивны, активность этих персонажей - результат диффузии с другими типами двойничества. Так, в диалогическом повествовании Достоевского конфликт близнецов не просто мнимость, но мнимость агрессивная, Рогожин и Мышкин, например, осознают себя соперниками в борьбе за Настасью Филипповну. Рогожин даже замышляет убийство Мышкина. На наш взгляд, здесь наблюдается структурное влияние сюжета о двойниках-антагонистах. Но при всей разности идеологических позиций этих героев Достоевского именно соперничество вокруг Настасьи Филипповны, образ которой наделен символикой национальной ментальности, приводит обоих персонажей к сходному концу - безумию и социальной изоляции. В художественном мире писателя безумие и изоляция выступают как субституты смерти (сравни "Записки из мертвого дома").

Сюжетные структуры близнечного типа характеризуются жестким финалом. Герои погибают, и это гибель совместная. Естественно, в литературе физическая смерть персонажей-близнецов - относительная редкость. Гибель обычно трактуется в духовном плане. Эта гибель чаще всего лишена элементов авантюрности, выступает как результат бессилия героев перед внешними обстоятельствами.

Отсутствие авантюрности в близнечных парах - это внутренняя, глубинная характеристика героев. На уровне фабулы близнецы хлопотливы и суетливы, но этой пустой активности присуще отсутствие серьезной мотивировки. Близнецы одержимы блажью, они словно пьяные, которые не отдают отчета в своих поступках. Иван Иванович и Иван Никифорович насмерть поссорились из-за "гусака"; дядя Митяй и дядя Миняй берутся за дело, не имея никакого плана, просто так, из любопытства и хлопотливости; записные комики Добчинский и Бобчинский своей блажью переполошили весь город и сами стали жертвами нелепой выдумки; Рогожин и Мышкин разрушают собственную жизнь, совершают безумные поступки, одержимые бесперспективным чувством к Настасье Филипповне; Кавалеров и Иван Бабичев хотят отомстить "колбаснику" Андрею за то, что тот отобрал у них "славу", но при этом совершенно не желают "сиять от нового сорта колбасы", персонажи с самого начала догадываются о фиктивности своей мести. В "Отчаянии" Герман замышляет убийство Феликса как художественный проект. Отсутствие практических мотивировок возводится в абсолют Д.Хармсом, который обнажает случайность причинно-следственных связей. Активность близнечных персонажей выполняет иллюстративную функцию. Текст воспринимается как развернутая рефлексия на афоризм, пословицу или их субституты. В "Повести о Фоме и Ереме" это очевидно. Она вся состоит из идиом и культурно-речевых штампов. В гоголевском повествовании о ссоре Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича семантика взаимных оскорблений двух соседей имеет своим ключом пословицу "Гусь свинье не товарищ". Дядя Митяй и дядя Миняй, Бобчинский и Добчинский напоминают ожившие поговорки. У Достоевского афористическая направленность близнечной структуры связана с идейным диалогизмом его романов. Поведение близнецов диктуется не столько внешними обстоятельствами, сколько их духовными максимами. Текст бунинской "Деревни" насыщен фольклорными образами, с которыми братья Красовы соотносят собственную жизнь. В набоковском "Отчаянии" каждый сюжетный ход имеет центром обобщенно-афористический образ. Так, художник Ардалион в важном в фабульном отношении споре с Германом о сходстве портрета и модели, бросает фразу: "Настоящий художник видит разницу. Сходство видит профан", Этот афоризм в контексте романа воспринимается как приговор главному герою, как пророчество его жизненного краха. Ю.Олеша (как, впрочем, все его соратники по "одесской школе") склонен подытоживать искания своих героев несколько нарочито сконструированными афоризмами. Так, Иван Бабичев называет себя "королем пошляков", Кавалеров атрибутирует себя "шутом", наконец, положение этих близнецов в молодом советском мире оценивается ими как "праздник, куда нас не пустят". У Д.Хармса мнимый бытовизм цикла "Случаи" предстает в виде символического обобщения. Миниатюры имеют открытый характер примеров, из которых часто следует вывод или псевдовывод. Например, текст "Случаев", содержащий сообщение о злоключениях и гибели практически не связанных между собой персонажей, завершается сентенцией: "Хорошие люди и не умеют поставить себя на твердую ногу". Здесь наблюдается ироническая рефлексия нравоучительного дискурса, в целом свойственная структурам с близнечными парами.