Софья Агранович - Двойничество

Классический автор демиург воплощал себя в каждом элементе текста, ощущая себя Богом, центр которого везде, а поверхность нигде. Субъекты повествования и субъекты действия были его марионетками. При этом художественные конвенции осознавались как материал, с которым демиург свободно работает, руководствуясь лишь волей и поставленной задачей. Метасюжет романа "Отчаяние" представляет собой не что иное, как деконструкцию этой классической иллюзии.

Герман-автор определяет условия существования Германа-персонажа. Он перебирает разные виды письма, разные фабульные структуры, разные приемы. При этом Герман-автор тешит себя иллюзией творческой свободы. Но он упускает из виду то, что в нем самом латентно существует огромное количество неотрефлексированных культурных моделей и их вариаций. По мере развертывания сюжета романа активность этих скрытых структур лавинообразно растет, и вместе с этим суживается свобода Германа-творца. Что касается нарратора ( субъекта повествования), то его вариативность, богатая вначале, становится все более ограниченной, а к финалу сходит на нет. На что способен торговец шоколадом? Только на дневник! Он не ведущий, а ведомый кем-то неведомым. Этот "неведомый" концепированный автор. Но и он не самодостаточен, и он находится во власти бесчисленных культурных моделей. Отсюда - указанные нами коды ("дантов" код, пушкинский, романтический), которые организуют всю систему сюжета.

Автор-демиург и персонаж-автор едины в своей зависимости от культурного гипертекста. Оба ищут свободы, испытывая на этом пути и чувство иллюзорной победы, и подлинное отчаяние. Поэтологический роман через двойничество в широком смысле слова осмысливает особое место художника в языковом поле культуры. Он словно возрождает архаическую близость и даже единство демиурга и трикстера, в какой-то мере "вспоминая" и о суперархаическом близнечном тождестве. Из генеральной задачи поэтологического романа вырастает его специфический биографизм. Если в конце XVII1, в Х1Х и даже в начале ХХ века произведения о писателе, художнике имели мемуарный характер и активность культурных моделей в них была неявной, то к тридцатым годам нашего столетия биографизм проявляется лишь на уровне культурного самочувствия, воплощенного в мотивной структуре текста. О себе, художнике, можно написать, лишь наделив свое "я" иным бытием. Это наблюдается и у Т.Манна, и у А.Белого, и у Р.Ролана, и у И.Бунина, и у Б.Пастернака. Но у Набокова это приобретает особый характер, потому что касается процесса письма, процесса материализации авторского "я" в тексте. Сюжеты поэтологических романов Набокова (как, впрочем, и его последователей и эпигонов) строятся как процесс расследования или преследования, иногда даже травли. Персонаж-автор ищет свою "жертву" (субститутом может быть и кумир, как в "Подлинной жизни Себастьяна Найта). По мере развертывания текста произведения в преследуемом "охотник" все более и более обнаруживает черты собственного двойника, а в финале нередко оказывается, что преследователь и преследуемый являются одним лицом, хотя бы метафорически. [100] Сравни: "Удивительное чувство - идти по следу. Уже не важно зачем, с чего все началось. Это может стать суррогатом творчества". Гиршович Л. Обмененные головы. М.: Текст, 1995. С.183.

Этика в данном случае вырастает из эстетики. Перефразируя эту мысль Леонида Гиршовича, можно сказать, что криминально-детективная фабула "противоборства двойников" порождает поэтологему романов о художнике.

Играя с различными моделями, автор-демиург ищет себя, но находит свое "я" лишь в "артикуляции". Под артикуляцией в данном случае мы подразумеваем самоиндентификацию творца в различных моделях письма, его игру с культурным гипертекстом.

Если для романтиков осознание ограничений в свободе творца было мучительным и романтическую иронию в полной мере можно назвать горькой, ибо у поздних романтиков двоемирие - это вынужденный компромисс фантазии и повседневности, то у Набокова и его последователей на уровне концепированного автора двоемирия нет, а романтическая ирония превращается в стоическое приятие зависимости художника от внеличного. В анализируемом романе концепированный автор иронически относится к отчаянию своего героя - старомодного романтика, уверовавшего в собственную свободу.

Мы пытались показать, что двойничество в разных его видах является древнейшей и вместе с тем универсальной моделью художественного исследования места человека среди других людей. Эта структура в принципе обнаруживается в каждом произведении, потому что является одной из базовых матриц, одним из основных "кодов" семиотического пространства (текста) культуры в целом. В то же время двойничество как явление настолько разнообразно, гетерогенно, что, рассматривая его, можно сделать выводы о национально-историческом своеобразии того или иного текста, того или иного произведения. Думается, что для каждого национальноисторического культурного пространства и для каждой национальной литературы характерна своя разновидность, своя "мутация" этой "генетической программы" искусства. В двойничестве, в его конкретных вариациях отражается и взаимовлияние, диалог культур, как в историческом, так и в синхроническом аспекте.

Стремление свести образ человеческого сообщества к двойничеству, в двум в достаточной мере изолированным единицам, восходит к архаическому миропредставлению, а оно, в свою очередь, по мнению К.Леви-Строса, "уже существует внутри тела" [101] Леви-Строс К. Первобытное мышление. М.: Республика, 1994. С.353. . Древний миф возникает как бы на грани природы и культуры, биологии и социальности, и биологическое, "телесное", в нем одухотворяется и экстраполируется на мир. Это естественный, бессознательный, процесс [102] Понимание этого современным гуманитарным знанием позволило расширить юнгианское представление об архетипе. См., например: Кнабе Г.С. Материалы к лекциям по общей теории культуры и культуре античного Рима. М.: Индрик,1993. С.113-127. .

Двойничество, по всей вероятности, является одной из высших форм социализации телесного в культуре человечества, потому что оно моделирует не столько отношение индивида к внеположенному ему миру природы (хотя и это присутствует в виде определенной слитности каждого из двойников со своим пространством), сколько взаимосвязь субъектов. Двойничество описывает рождение и функционирование общества, и это общество осмысливается как состоящее из отдельных людей. Поэтому двойничество "гуманистично", хотя этот "гуманизм" иногда бывает и с отрицательным знаком. В двойниках всегда существенная "разница", даже если она и отрицается, как в "русском типе".