Михаил Хлюстов - Ученые досуги Наф-Нафа

Небольшое уточнение: на деревне есть один дурак плюс еще один сумасшедший. Он же «чудак» или «блаженный». Причем над «дурачком» все смеются на совершенно законных основаниях, он и сам знает что веселит народ, подыгрывая насмешникам за что получает еду. «Чудак» серьезен над ним иногда посмеиваются, но не в лицо, чаще жалеют чуточку побаиваясь. Обычно это женщина, очень часто безумная старуха пережившая страшную трагедию или вечно мастерящий нечто нелепое бобыль балансирующий на грани сумасшествия. Сумасшествия боятся больше, чем дурости.

В обоих случаях в театре демонстрируется типы поведения «другого». Антипода. На них показывают пальцами и говорят детям: «не будь таким». Оба типа самые колоритные персонажи на деревне, наиболее свободные от условностей, от принятых норм поведения, отчасти и от самой игры. Им прощается любая импровизация, любая дерзость, любая правда в глаза. Потому — пять парадокс — «дурак и блаженный» зачастую наиболее трезвы в открытой словесной оценке окружающих, поскольку им дозволено говорить правду всегда: «Что с дурака взять?» За свою свободу под видом дурости, шутовства, чудачества, сумасшествия им приходится расплачиваться не только психическим здоровьем. На них возложен еще один груз: явленная коллективная совесть, закономерный разрыв условностей сельского театра. Дураки и чудаки на деревне никогда не переведутся.

В противовес комичности «дурака и чудака» существует «серьезное» противостояние «сильных» домов. Своеобразные «Монтекки — Капулетти» деревни, двое соперничающих «крепких хозяина». Противостояние бесконечно чередой взаимных обид, оскорблений, мести. Соперничество тоже социальный клапан. Кипение страстей нешуточных на грани смертоубийства, потенциальная трагедия, которой, благодаря коллективному надзору, обычно так и не дано случиться. Если «дано» то редко, если в театре не достает «трагедийного репертуара». Оба клана бойцы — опора деревни в противостоянии внешнему миру. Накопленный ими заряд взаимной ненависти легко может выплеснуться наружу вне деревенского круга. «Своих не выдаем».

Беда деревне если один из ненавистников возьмет верх. Его агрессия обратится против всей общины. Победитель сделается кулаком, феодалом, барином. Скрутит всех в бараний рог, став мироедом. Разумеется логика замкнутого круга его исторгнет, но чисто территориально превратив кулака в надстоящую силу. Кулаку в деревне мало места, чаще всего отъезжает на хутор.

В репертуаре деревенского театра присутствуют все жанры: комедия (дурачок), плутовская буффонада, драма, трагедия, мелодрама, любовные похождения. Вариаций множество но все они слагаются в «эпическое полотно жизни». Репертуар скуден: содержит лишь необходимое и достаточное количество «пьес», по числу основных масок-ролей играющих заглавные партии. Мелодрамы постоянно протекают под ежедневные сплетни на завалинках. Трагедий не должно быть много, иначе социальный организм разрушится от потрясений, даже если эти потрясения вызывают очищение катарсиса. По одной трагедии на память каждому поколению. Драм несколько больше. Часто связанных с любовью противоречащей родительскому выбору жениха-невесты для чада.

Трагедия приходит в деревенский театр с длительной чередой неурожаев, ведущих к голоду. Поскольку большинство действий подчинено практике, то «практичность» сюжетов массовых действий бытует в определенных пропорциях. С одной стороны сельская община — единый организм и большинство сюжетов подчинено сплочение этого организма и переживания «совокупной личностью» полноценных переживаний. Залогом единства служит сельское равенство: никто не должен кормить другую семью, поскольку не должен жить за чужой счет. Если община кого-то кормит, то в обмен на определенную работу. Например кузнеца, пастуха, деревенского дурачка. Даже на общие праздники каждый несет примерно на свою семью, хотя угощаются вместе, но получается что каждый съедает свое. Угощения всей деревни в праздники компенсируются подарками, и тем что однажды такой праздник будет у соседа, и так обойдет каждый дом.

С другой стороны клетки этого организма — семьи. На благосостоянии каждой из них держится вся община. В голодные годы возникает угроза всеобщего вымирания. Но вот что удивительно: даже в нищих странах с частыми и сильными голодовками, где умирают сразу миллионы в каждом отдельном поселении в среднем голодная смерть забирает 10–15 % жителей. Как только наступает угроза голода на роль жертвы общинным мнением негласно назначается определенная семья. Обычно многодетная с малым достатком и запасами. Никакие просьбы не смогут разжалобить соседей — община демонстрирует звериную волю к выживанию жертвуя наименее ценными. В лучшим случае возьмут одного младенца на прокорм «чтобы семя не пропала», к тому же разыгрывая сюжет «милосердие». Но только одного. Наиболее богатые семьи, как ни странно могут поддержать середнячков, но почти никогда — беднейшего. Голодная смерть семейства повисает на совести всей общины — и все коллективно переживают. Но против законов выживания не попрешь — чтобы выжило большинство кто-то должен пойти на Голгофу.

Одно из редких действ окутанных тайной — «мистерии». Глухие деревни пронизаны языческим духом и суевериями. Ежедневно кто-то три раза плюет через плечо, стучит о порог, ругает бабу с пустыми ведрами, рефлекторно совершает сотни иных ритуальных действий даже не задумываясь. Вместе справляют «Ивана-Купалу», «Красную горку», празднуют масленицу, гадают на святки. Черты мистерий сохранили коллективные работы, в большей мере — посиделки зимними вечерами, когда поют или затевают игры. Характерно что в мистериях участники отходят от своей характерной роли в общине и начинают игры «понарошку», то есть изображать подобие театра. Играть туже жизнь, но в перевернутом или утрированном виде. Об этом выпукло выписано у Бахтина (право, Бахтин принял такую игру за чистую монету).

В деревнях более-менее цивилизованных почти вытесненные церковными ритуалами и праздниками, сохранившиеся в варианте карнавала, традиций жениховства, свадеб, похорон, рождений, обрядов связанных с землей и скотом.

Чему отдаются всей душой так это смеху. Радость осмеяния, возвышающая человека в собственных глазах — «я на такое не способен» — сплачивающая в гогочущую зрительскую толпу, совершенно законно давая быстрое отдохновение от праведных трудов. Смех как коллективное действо лучше всего снимает накопившиеся противоречия. Но к комедии нельзя прибегать слишком часто: над дурачками смеяться скоро надоедает, а слишком частый смех над соседями может вызвать озлобление. «Законно» смеяться можно когда сосед попадает впросак и сам признает, удивленно почесывая затылок: «и как на такое сподобился?».