Владимир Колесов - Древняя Русь наследие в слове. Мудрость слова

Типичный союз для выражения таких связей — церковнославянский аще или древнерусский яче ; оба происходят от сочетания повелительной частицы ать и указательного местоимения е (je). Отсюда и исконное значение союзного слова аще как ‘а (за)хочет’, ‘а станет’ или, как в представлении теоремы: «Пусть дано...». Поскольку всякое условие включено в идею будущего времени, оно представлено как предположительное или желательное. В «Лаврентьевской летописи» под 1097 г. о Владимире Мономахе: «Аще кого видяше ли шюмна, ли в коем зазорѣ, не осудяше, но вся на любовь прекладаше» — любого приводил в спокойствие. Время действия прошедшее, но его условие представлено вне времени, как обычное, оно сохраняет свое значение как возможное.

Или невозможное, когда условие заведомо не состоится:

«Аще бо былъ перевозникъ Кий, то не бы ходилъ Царюгороду», — укоризненно говорит летописец, опровергая россказни о том, будто основатель Киева был не князем, а простым перевозчиком на Днепре. Употребление сослагательного наклонения переносит мысль в новую плоскость нереального, однако само условие остается. Судя по универсальности употребления условных союзов, они уже имеют некий общий смысл, не связанный с конкретным контекстом. Они отражают категориальное представление о реально существующих связях.

Столь же развиты и уступительные предложения. В «Правде Русской» XI в.: «А за кормилца 12 гривенъ (штрафа), хотяси буди холопъ или роба».

Условные предложения возникали в диалоге. Чужое условие — мое следствие. В разговорной речи рождается вопрос, за ним следует ответ; просто вопрос и ответ, как это выражено в одной северной грамотке:

«— Есть ли у тебе, Никитка, пиво?

— Испьем да и простимся...».

Есть пиво — выпьем да разойдемся. Подручными средствами, обычно простыми союзами или местоимениями выделяется главное предложение, как это и водится в разговорной речи, с разными вариантами выражения мысли:

«У тебе, Никитка, пиво, то испьем да и простимся...»

«Испьем, есть ли у тебе пиво...» и т. д.

В течение всего Средневековья продолжалось накопление условных и уступительных союзов, которые извлекались прямо из конкретных текстов, обычно выражаясь совместно с идеей будущего времени:

а буде(ть) который человекъ вышелъ... с середины XVI в.

а есть ли которой человек... с конца XVI в.

а еже ли которой..., т. е. буде, если, ежели.

В результате прежние ряды предложений, подобно рисунку без перспективы, постепенно такую перспективу выявляют, навязывают ее языковому мышлению во все более строгих синтаксических формах. При этом прежде всего выявляется и грамматически прорабатывается исходная часть логического умозаключения, то, что было или должно было быть в начале событийного ряда, в прошлом или настоящем, но без выхода в будущее. Это подтверждает, что условные связи возникли и оформились очень давно, до того как категория будущего вышла из туманных модальностей.

На этом примере видно, что именно значениетребует оформления смысла в определенной синтаксической конструкции; логическая форма осознается и используется много раньше, чем язык оказывается способным удовлетворить потребности мышления однозначной и безукоризненной формой ее выражения.

Однако как всеобщая категория, как предел отвлеченного мышления, все такие категории еще не выработаны сознанием во всех тонкостях. В языках Европы причинные связи вообще вырабатывались довольно поздно; их формирование обусловило развитие современного научногомышления. Достаточно напомнить, что объемистая «Логика» английского позитивиста Дж. Ст. Милля («методология исследования причинных отношений»), устанавливающая «закон всеобщей причинной связи», была написана в 1830-1841 гг. Еще и тогда причину англичанин понимал, исходя из последовательности событий, как факт, имеющий свое начало.Для Средневековья это и есть условие, выраженное в слове.

Кроме того, лишь выражение действия может стать материальным субстратом логической операции. Только из остатков некогда самостоятельных глагольных форм формируются новые союзные слова. Потому что только глагол способен передать идею времени, на основе которой осознаются, выделяясь в языке, и условие, и его следствие.

Придаточные следствия также хорошо известны в древнерусском языке. Конечно, и здесь много остатков древних конструкций с нерасчлененной последовательностью co-значений, но кое-какие попытки выразить определенный смысл имеются. Вот несколько примеров из летописных текстов; ряд событий, из описания которых становятся ясными их последствия:

и бысть дымъ силенъ зѣло, [ так что ] не бѣ видѣти человека в дымѣ — при усилении специальным словом следствие актуализируется:

толь лютъ бяше пожарь, [ что ] с вихремъ огнь по водѣ горя хожаше — общая мера подчинительности усиливается перед союзом яко : и потомъ наиде дождь, яко не видихомъ ясна дни, а соединение двух последних конструкций уточняет представление о следствии:

толь велика мгла была, яко за двѣ сажени пред собою не видѣти человека в лице.

Яко заменяет собою множество союзов, в том числе и отсутствующий так что.

Общим для предложений условия и следствия было то, что в древнерусском языке они скреплялись скорее смысловыми отношениями, не имеют отработанных формальных скреп языка. В течение всего Средневековья именно такие формальные скрепы и создавались. В XVII в. можно насчитать до сотни разного рода союзов и союзных слов.

Однако условие — следствие являются, в их связи, внешней стороной причинно-следственных отношений. Условие и следствие касаются предварительной характеристики событий, совмещенных (или поставленных рассказчиком) в едином ряду времен. Причину и цель — внутреннюю, сущностную сторону тех же отношений, в Древней Руси еще не могут отмечать в категориях своего языка. Или не хотят. Не хотят, поскольку это переводило бы проблему реальных отношений в ряд помысленных, субъективных переживаний, в сущности, того же самого. По отношению к условию и следствию причина и цель — безусловно более высокий уровень абстракции, позволяющий проникнуть в глубинную суть явления. Тут не обойдешься простым перемещением придаточных и главных предложений, с помощью которых строится умозаключение; столь же мало пригодны и относительныеместоимения вроде яко и чьто. Еще и сегодня, тщательно описывая современные причинно-следственные конструкции, лингвист отражает реальную, отражающую мир явлений, последовательность. Прежде всего выявляется следствие (как очевидное и конкретное, как возникающее здесь и сейчас); затем в пару к следствию выявляется условие, согласно которому следствие состоялось, повод, который дал началоусловию, и только после всего становится ясной сама причина. Именно в такой последовательности формируются речевые модели, служащие для точной передачи научного знания сегодня.