Дэниел Эверетт - Не спи — кругом змеи! Быт и язык индейцев амазонских джунглей

— Может, я лишаю его будущего. А может, и нет. Только Бог знает, Даниэл. Но я знаю, что здесь и сейчас Жуарис мне нужен рядом.

В отчаянии я осушил остатки своего «кафезинью» (маленькой порции крепкого черного кофе), откланялся и пошел домой. Я знал, что Годо отнесся к этому как типичный кабокло: дети — это экономическое подспорье родителям. Люди просто так своим капиталом — то есть детьми — не разбрасываются. Они ваши, вы делаете с ними все, что хотите; а хотите вы, чтобы они вам помогали зарабатывать.

Через много лет Годо спросил, нельзя ли теперь принять мое предложение. Жуарису было в это время около двадцати пяти. «Нет, Годо. Рикарду уже уехал из Порту-Велью, и у меня больше нет других знакомых, кто мог бы его учить».

В конце концов, история Жуариса завершилась трагедией — обычное дело у кабокло. Когда я писал черновик этой главы, мне сообщили, что он разбился на мотоцикле, когда ехал по Трансамазонскому шоссе. Меня и самого несколько раз чуть не убило, когда я выезжал на это шоссе на мотоцикле. Я долго с грустью вспоминал Жуариса и то, как ужасно прервалась его жизнь, не дав ему раскрыться в полной мере.

Такой обзор культуры кабокло не дает полноценного представления об их богатой системе верований и уникальном образе жизни. Со временем, когда я все глубже погружался в мир Амазонии, они стали играть в моей жизни не меньшую роль, чем индейцы пираха.

Как и пираха, они и мои ближайшие друзья, и самые несносные люди, кого я знаю.

Однако я не могу окончить даже такой краткий рассказ о них, не упомянув их готовность постоять за себя. Кабокло следуют кодексу чести, похожему на правило Джона Бернарда Букса из фильма «Самый меткий», последней роли Джона Уэйна: «Я не потерплю, если меня унизят, оскорбят, поднимут на меня руку. Сам я так себя не веду и от других ожидаю не меньшего». Жители Амазонии помогут, если вы попросите о помощи. Отдадут последнюю кроху, если вам нужнее. Однако они обостренно чувствуют оскорбления или любые проявления чувства собственного превосходства.

Иногда для обиды довольно лишь того, что я белый иностранец. Это потому, что многие бразильцы уверены, будто американцы все расисты и смотрят на других свысока. Иногда те, кого оскорбляет само мое присутствие, считают своим долгом попытаться меня запугать на глазах у своих дружков.

Меня часто спрашивали: « О que e voce? » ‘Ты вообще кто такой?’, или ‘Ты что в Бразилии делаешь?’, или ‘Что ты хочешь украсть у нашей страны?’

Путешествуя по Амазонии, жизненно необходимо научиться нащупывать грань между здравым смыслом и показным самоутверждением. Пираха этот урок усвоили. Кабокло тоже. Ни те ни другие не отступят, если шансы на победу равны, но, если шансы не в их пользу, постараются избежать столкновения. Мне, чтобы понять этот урок, потребовалось некоторое время, и учиться пришлось на ошибках, которые могли стоить очень многого.

Однажды, когда мы с семьей жили в племени, по реке Майей к нашему селению подошел огромный корабль — такие ходят по Мадейре, Риу-Негру или по самой Амазонке: три палубы, тридцать метров длиной. Стояла большая вода, поэтому корабль, казалось, встал на якорь прямо перед нашей хижиной. Вода стояла в полуметре от обрыва, хотя в сухой сезон до нее метров пятнадцать. Корабль встал так близко, а вода поднялась так высоко, что команда могла спокойно заглядывать в наш дом. Команда была многочисленная: человек тридцать пять, все мужчины. Я видел, как они смотрели на Керен и моих дочерей — уже девушек-подростков. Я действовал инстинктивно — и вот я на борту, тридцатилетний гринго, метр восемьдесят, семьдесят кило.

— Что вы делаете на индейской земле? — спросил я владельца судна, огромного детину по имени Роману.

— Нам нужно твердое дерево, — ответил он холодно.

Я оглянулся. У одного из матросов в одной глазнице вместо глаза торчал мясистый нарост. У другого ото лба до подбородка протянулся шрам от ножа. Еще у одного шрам пересекал живот. Любой из них был сильнее меня; их мощные мышцы, казалось, источали силу. Но я, разгневанный отец и муж, велел им убираться с земли племени пираха.

— А ты кто такой, что нами командуешь? — спросил Роману. — Американец велит бразильцам уходить с бразильской земли?

— «Делегаду» фонда ФУНАИ в Порту-Велью, Апоэна Мейрелиш, велел мне проследить, чтобы без его разрешения на эту землю никто не проникал, — ответил я чистую правду. Это было наивно: я просто не понимал, насколько обидно это может звучать для бразильца. Кроме того, я не осознавал, что ФУНАИ ничего не значит для кабокло, хотя я сам без разрешения и поддержки Фонда и шагу бы ступить не смог. Я был еще неопытный и многого не знал.

Я был готов действовать. Правда, я не знал, как именно, особенно если дело пойдет плохо. Плана у меня не было. Но, к моему облегчению, после нескольких секунд молчания — команда разглядывает мой дом, Роману уставился на меня — капитан велел своим людям запускать машину и готовиться к отплытию. Он предложил мне кофе, и мы выпили по чашке приторно-сладкого эспрессо. Он вежливо попрощался, и они отчалили. Еще один урок мне: люди зловещего вида могут на поверку оказаться незлыми.

Кабокло, как и пираха, изолированы даже от соотечественников-бразильцев; они это замечают, когда на их землю приходят другие бразильцы или иностранцы. Я это понял много лет назад по реакции речников-кабокло на появление сотрудников «Проекта Рондон». Это была государственная программа по медицинскому обеспечению бедных районов северной Бразилии и повышению социальной ответственности жителей богатых областей юга. По этой программе студенты-медики из южных городов приезжали в отдаленные отсталые регионы Бразилии на несколько дней и лечили местных жителей. Однажды, когда я приехал в Аусилиадору, где все еще жили Годофреду и Сезария, меня окликнули несколько мужчин, когда я проходил мимо тенистого дерева, под которым они собрались. Они сидели без рубашек, в шортах и шлепанцах, и пили ледяное пиво «Антарктика».

— Seu Daniel, como e que vai? Sabe rapaz, na semana passada tinha um grupo de estrangeiros do seu pais aqui. Falavam portugues enrolado que nem voce! ‘Сеньор Даниэл, как дела? Тут на той неделе приезжали иностранцы с вашей родины. Тоже плохо на португальском говорили, прямо как вы!’

— С моей родины? — переспросил я, удивляясь, что какой-то группе американцев пришло в голову поехать в Аусилиадору. — А откуда именно они были?

— Они по «Проекту Рондон» приезжали. Все из Сан-Паулу.

Я пошел дальше, поражаясь тому, что для кабокло не было большой разницы между гринго из Штатов и бразильцем из Сан-Паулу.