Дэниел Эверетт - Не спи — кругом змеи! Быт и язык индейцев амазонских джунглей

Некоторые авторы утверждают, что наше знание формы и значения компонентов языка в двадцать первом веке намного превосходит знания, накопленные ранее. Эта точка зрения проистекает из идеи научного прогресса, из представления о том, что мы достраиваем знания, доставшиеся нам от предшественников, по принципу «заповедь на заповедь, правило на правило». Во вступлении к серии «Великие книги Западной цивилизации» ( Great books of the Western world ) Мортимер Адлер назвал это «великой беседой» жизни.

Есть, однако, конкурирующая концепция, в которую многие ученые верят одновременно с предыдущей. Это идея научной революции. Согласно этой идее, разработанной в трудах философа Томаса Куна, научные теории могут загнать себя в угол и ученые после этого оказываются в ловушке. Избежать этого можно только если кто-либо пробьет дыру в стене здания и объявит, что теперь заниматься наукой можно свободно, вне ограничений предыдущего подхода. Этот изрыв происходит, когда накапливаются труднообъяснимые, упрямые факты, которые могут быть объяснены и интерпретированы теорией только с помощью многочисленных уточнений, допущений и натяжек — того, что Кун называет «вспомогательными гипотезами». Пираха содержит множество таких упрямых фактов, и я не сомневаюсь, что в будущем найдут и другие, похожие на него языки. Чтобы объяснить их, требуется пробить немаленькую дыру в стене, и это приведет к строительству нового здания науки. Вот что говорит мне язык пираха о господствующей теории.

Наши попытки изучать других людей могут быть точно так же культурно обусловлены, как и моя попытка убедить пираха идти рядом со мной в городе. Культура влияет не только на ученого-наблюдателя, но и на наблюдаемый объект. Чтобы понимать теории, посвященные человеческим языкам, нам необходимо учитывать влияние культуры на построение теории, а также роль культуры в формировании объекта исследования.

Это проблемный вопрос. В одной известной книге — работе Стивена Линкера «Язык как инстинкт» ( The language instinct ) — почти не уделяется внимания тому, как культура формирует человеческую грамматику. Линкер допускает, что культура в значительной мере ответственна за то, о чем мы говорим (так, американцы определенного возраста могут сравнивать Марлона Брандо и Элвиса Пресли по параметрам относительной физической привлекательности и «звездности» или, например, обсуждать влияние поисковой системы «Гугл» на научные работы в современном американском обществе; с другой стороны, пираха, скорее, будут обсуждать встречи с духами леса или лучшие способы ловли окуня). Кроме того, культура определяет словарь. В Шотландии можно обнаружить слово haggis ‘хаггис’. Это национальное блюдо, как правило, состоит из овечьих потрохов (сердце, печень и легкие), прокрученных через мясорубку с луком, овсяной кашей, специями, нутряным салом, в которые затем добавляется бульон; затем все это помещается в овечий желудок и варится примерно три часа. Я очень люблю хаггис, но, разумеется, это еда не для всех, и, кроме того, это блюдо является традиционным только в Шотландии. Не стоит удивляться тому, что у шотландцев есть отдельное слово для обозначения этой традиционной части культуры.

Еще один пример — бразильское слово jeito (произносится как «жейту»), которое буквально переводится как «лежать» или «покоиться» и обозначает бразильское понятие об особом умении или навыке решать проблемы, который, по мнению самих бразильцев, очень для них характерен [82] В современном португальском jeito означает также ‘способ’, а в разговорной речи получает значение, близкое к рус. смекалка (прим. пер.). . От них часто можно услышать, к примеру: Nos brasileiros somos muito jeitosos ‘У нас, бразильцев, очень хорошо получается «жейту»’. Искусное умение решать проблемы и любовь к разговорам о них — культурная ценность бразильцев. Представители бразильской культуры, в которой разговоры об этом имеют такое значение, выражают это понятие фактически одним словом. Следовательно, перед нами еще один случай тесного взаимодействия культуры и языка.

И, разумеется, не следует забывать о том, что у пираха есть такие слова, как kaoabogi («быстроговорящий»), обозначающее сверхъестественное существо (духа), характерное только для их культуры.

Несмотря на это в большинстве лингвистических теорий культуру никаким образом не связывают с формированием грамматики как таковой. Более того, ей даже отказывают в этом праве. Вот почему так важно изучать языки вроде пираха, в которых культура влияет на грамматику так, как могут вообразить лишь немногие теоретики.

Важность пираха для понимания природы человеческого языка можно понять, если рассмотреть один из главных научных интересов Хомского — объяснение общих черт языков.

Изучая языки мира, мы видим много общих черт, которые повторяются так часто, что никак не могут быть простым совпадением. Как ученые западной традиции мы обязаны предложить объяснение этому сходству.

Хомский убедил нас, что точкой отсчета для объяснения этого сходства должна быть генетика. Поиск объяснений в ней кажется разумным: в конце концов, именно общий геном объединяет нас в один вид «человек разумный» и приводит к известному сходству между всеми нами, в том числе во многих потребностях, желаниях, опыте и эмоциях. И пусть, например, пигмеи и голландцы внешне сильно отличаются друг от друга, их общие черты намного перевешивают различия, поскольку они, как и все люди, имеют одно генетическое происхождение. Без понимания эволюции и генетических предпосылок природа нашего вида останется для нас недоступной, и потому следует поразмыслить о некоторых общих чертах самых разных языков, которые может объяснить генетика.

Во-первых, это может объяснить нам, почему во всех языках есть похожие части речи (глаголы, существительные, предлоги, союзы и т. д.). Может быть, не в каждом языке есть весь набор возможных частей речи, но то, что есть в одном языке, похоже (насколько нам известно) на категории всех остальных языков.

Во-вторых, это может объяснить, почему у языков есть схожие психолингвистические ограничения на обработку предложений. Например, в любом языке грамматически правильное предложение со структурой типа Oysters oysters eat eat oysters ‘Устрицы, [которых] устрицы едят, едят устриц’ (букв, «устрицы устрицы едят едят устрицы») может быть трудным для понимания. Причиной является вложение: одно предложение (придаточное oysters eat ‘устрицы едят’) вставлено в середину другого (главное Oysters eat oysters ‘устрицы едят устриц’). Этот пример можно сделать легче для понимания, если вставить слово, маркирующее вложение: фраза Oysters that oysters eat eat oysters ‘устрицы, которых едят устрицы, едят устриц’ гораздо понятнее на слух.