Клод Сеньоль - Сказания о Дьяволе согласно народным верованиям. Свидетельства, собранные Клодом Сеньолем

А вы будете бежать и бежать, задевая деревья, попадаясь в сети низких ветвей, своими когтями цепляющихся за вашу одежду. Вы падаете в яму, похожую на свежую могилу, вы сами себе кажетесь этим гулом, двоящимся в пустоте — это хохочет и издевается над вами ночь, в которой хозяин — колдун по имени Жан Волчья Лапа.

Задыхаясь в яме, чьи очертания совпадают с очертаниями нашего тела, вы предпочитаете смерть среди ее камней и земли встрече с этим самым Жаном. Но звуки шагов все приближаются, и земля дрожит… это к вашей отверстой яме-могиле идет тот самый, проклятый… и его колдовская палка, его третья нога, помогает ему идти… вот она, вот она превращается в волчью лапу, оставляющую на земле следы своих мертвых когтей.

На следующий день на сырой земле остаются отпечатки его шагов — две человеческие стопы и когтистая волчья лапа. Никто не может сказать ничего определенного об этом странном человеке, владельце тайн и хранителе сил, и о его невероятных следах — ни человеческих, ни звериных… А что здесь можно сказать?

Среди героев рассказов о колдунах часто появляется священник, по ночам занимающийся черными делами. Вот один из таких рассказов.

Одна женщина с хутора Сисе, что в общине Брю (Иль-и-Вилен) отправилась как-то вечером в церковь в Туссен, чтобы исповедаться своему духовнику. Была она на седьмом месяце беременности.

Внезапно кюре прервал исповедь и сказал:

— В вашем положении, дочь моя, вам грозит опасность, когда ночью вы пойдете одна по нижней дороге.

— О, я не из робкого десятка, — ответила женщина.

Однако когда она вышла из церкви, была, действительно, очень темная ночь, и она зашла к мяснику, чтобы взять у него большой нож — на всякий случай.

На тропе в лесу Сисе ей встретился человек в маске, который хотел схватить ее за плечи, но своим резаком она отхватила ему запястье. Человек с криком скрылся, а женщина бросила обрубок руки на землю и продолжила свой путь.

На следующее утро она сказала сама себе: «Никто, кроме моего духовника, не знал, что я в это время пойду домой. Я должна убедиться, что именно его я и встретила в лесу».

Она отправилась к священнику и, когда служанка открыла ей, она сказала, что ей надо переговорить с кюре.

— Его нет, — ответила служанка.

— Мне он сказал, что болеет.

— Нет, его нет дома.

— Я уверена, что он болен, а мне он срочно нужен.

— Я ничем не могу вам помочь, его нет.

— Я знаю, что он у себя.

И она, оттолкнув служанку, прошла в комнату кюре.

Кюре лежал в постели. Женщина спросила:

— Вы больны, господин кюре?

— У меня просто небольшой жар, — ответил кюре.

— Это неправда, покажите мне свою руку, да, да, вон ту.

— Не губите меня, прошу вас, — взмолился кюре.

— Вам нужен был ребенок, которого я ношу! Вы хотели вырезать его!

— Я понес наказание по заслугам! — закричал кюре и потерял сознание.

Лет десять назад, в 1953 году, папаша Гроле стал заниматься барышничеством. Он скупал слабых лошадей а затем перепродавал. Животные, какими бы хилыми они ни были («сущие клячи», как он сам выражался), в руках его выздоравливали и становились великолепны — сильны в холке и шерсть гладкая… Появилось множество покупателей. Они хорошо платили и были очень довольны покупками. Но как только лошадь приводили в стойло, она «делалась плоха», теряла аппетит, шерсть чахла, «словно снег под солнцем», и вскоре животное погибало, становясь «шти» или «драная крыса». «О! - ругались одураченные крестьяне. — Во имя Божье! Этот барышник от Дьявола!»

Гроле сначала посмеивался. Однако вскоре — и он сам это понял! — стал терять покупателей.

Через несколько лет у папаши Гроле, не имевшего сына, который мог бы наследовать его секреты, умерла единственная и тоже одинокая дочь. Похороны были очень своеобразны. В церкви вокруг трясущегося от горя старика стояли все колдуны из всех концов Берри и Центрального Массива. Прибыли даже богемцы, профетический народ, семейные предания которого скрывают тайны будущего. Оказалось, что Гроле имел с ними связи уже около пятидесяти лет. Это была, действительно, встреча всех, кто заключил «договор», всех, кто знал то, чего не знают простые смертные.

Если мы начнем рассказывать о папаше Гроле, будут звучать жалобы, сожаления, россказни и клевета. Но, чтобы не тревожить покойного, предоставим слово только одному из всех нас, знавших его — Жану Палу.

«Расскажу так. Я пришел к нему. Вижу его плохо, ведь очень темно, темно в его просторной комнате, очень чистой, используемой также и в качестве кухни, столовой и спальни. В глубине ее — кровать. На ней огромная красивая перина, и все это как будто в темной дыре. Я тщетно пытаюсь увидеть „Большого Альберта“, знаменитый гримуар, на камине. Но там пусто.

Я говорю с ним о дожде и о хорошей погоде, о ценах на лошадей, старясь привлечь его интерес к старому занятию. Но ни во что не углубляясь, подозревая недоверие. Эти темы я стараюсь быстрее закончить и, наконец, говорю, что болен, нуждаюсь в помощи, что мне нужен целитель, которым он всегда стремился быть. Да, да, ведь он хотел хоть как-то прилично выглядеть в глазах общества.

Он говорит мне, что у меня плохо с грудью. Болезнь глубокая, но глухая, определить ее трудно…

— Я ее вижу, она похожа на животное, которое съежилось, сидит и чешется.

— Да, что-то в этом роде я тоже чувствую, — отвечаю я.

Он встает. Это старик (ему около семидесяти), очень высокий, но немного сутулый. Когда-то у него были геркулесовы мускулы. Взгляд его совершенно рассеянный, но силы огромной.

Он подходит ко мне, наклоняется (я в это время сидел), кладет руку, очень широкую, мне на грудь. Я чувствую, что его лицо приближается ко мне, чувствую его дыхание. Глаза его наливаются кровью, взгляд приобретает красный цвет (это неотъемлемый признак колдовства, отмечаемый демонологами XVI века — К.С .).

Я чувствую, как жар идет от его руки.

— Я тебе делаю хорошо, я тебе делаю хорошо, — повторяет он, немного присвистывая.

Я отвечаю ему:

— Да, ты делаешь мне хорошо. — С колдуном надо, как и с Дьяволом, когда его повстречаешь, всегда на „ты“ (традиция эта устойчива — К.С .).

Долго так продолжаться не могло. Внезапно я кладу правую руку на его правую руку и говорю:

— Кажется, ко мне пришла сила!

Он быстро выпрямляется, обходит стол по кругу со стороны ветра, чего совсем невозможно было ожидать от такого старого человека. Между нами образуется расстояние. Он возобновляет свою атаку. Его первоначальные отеческие, даже простодушные манеры исчезают. Глаза еще больше наливаются кровью. Он выпрямляется во весь рост. Он — как змея со свистящим, раздвоенным, несущим смерть языком. Он словно швыряет в меня свои слова: