Наум Вайман - Преображения Мандельштама [litres]

«И вы, часов кремлевские бои, —/Язык пространства, сжатого до точки…» И в этом стихотворении («Наушники, наушнички мои!», 1935) бой часов сжимает пространство до точки. В написанном тогда же стихотворении «Чернозем» земля для поэта – «проруха и обух», т.е. чтото неправильное и тупое, «Не умолить ее, как в ноги ей не бухай:/ Гниющей флейтою настраживает слух…»

Перефразируя знаменитое письмо Пушкина Чаадаеву: «…клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам бог ее дал». У Пушкина история отечества и предков – одно и тоже (если не считать его африканских предков), но у еврея в России ситуация более сложная.

«…и все хотят увидеть всех – рожденных, гибельных и смерти не имущих».

Как пишет Платон в «Пире»: «духовный глаз становится зорким, когда телесные глаза начинают терять свою остроту».

Бергсон в работе «Восприятие изменчивости» говорит о «судьбе души».

Из стихотворения Есенина «Я покинул родимый дом,/Голубую оставил Русь».

Речь идет о династии священнослужителей, так же как Аарон, брат Моисея, стал родоначальником Первосвященников, потомки двоюродного брата Моисея Корея (Кореш на иврите) стали дирижерами хоральных храмовых богослужений.

Сыновья Каафа: Аминадав, сын его; Корей, сын его; Асир, сын его; Елкана, сын его; Евиасаф, сын его; Асир, сын его; Тахаф, сын его; Уриил, сын его; Узия, сын его; Саул, сын его. Сыновья Елканы: Амасай и Ахимоф. <���…> Вот те, которых Давид поставил начальниками над певцами в доме Господнем, со времени поставления в нем ковчега ( 1 Пар. 6: 22–32 по синодальной Библии ).

Все строки из «Грифельной оды».

«Восьмистишия».

«Грифельная ода».

Об Андрее Белом сказано:

Эта мысль в «Разговоре о Данте» повторяется неоднократно: «Поэтическая материя <���…> существует лишь в исполнении»; «…только в исполнительском порыве».

«Семантическая удовлетворенность равна чувству исполненного приказа» («Разговор о Данте»).

«Разговор о Данте». О том же и Пушкин: «…ветру и орлу/И сердцу девы нет закона./Гордись: таков и ты, поэт,/И для тебя условий нет».

«Разговор о Данте».

Я уже цитировал Гёльдерлина: «И все же нам, поэтам, подобает/Средь божьих гроз стоять с главою непокрытой,/Стрелу Отца, ведь в ней он сам, ловить рукой»…

Ханна Арендт пишет в статье «Скрытая традиция»: «Гейне – единственный немецкий еврей, который действительно мог бы сказать о себе, что был и тем и другим в одном лице: немцем и евреем. Он единственный великий пример удачной ассимиляции…» («Скрытая традиция», М, «Текст», 2008, стр. 66).

Иначе говоря, «шлемазл» ( идиш ), неудачник.

Перевод В. Левика.

Лев Городецкий, «Квантовые смыслы Осипа Мандельштама», «Таргум», М, 2012, стр. 254.

Иудейский драматруг 2 века д.н.э. из Александрии.

Орлов А.А. «Зеркала Всевышнего. Небесный двойник человека в иудейской апокалиптике».

Частично этот вопрос рассмотрен в моей книге «Любовной лирики я никогда не знал» (М, «Аграф», 2015)

«Средь народного шума и спеха…» (1937).

Из разговора по телефону Сталина и Пастернака о Мандельштаме.

Поэт обсуждал с Поповой совместный проект композиции, посвященной Сталину.

На спинке золотого трона Тутанхамона изображена сцена: царица Анхесенамон подносит царю чашу, а вокруг огромное солнце, протягивает царственной паре свои лучи – тоненькие, длинные, золотые руки.

Из стенограммы лондонской конференции по Мандельштаму 1991 года (Сборник «Сохрани мою речь 3/2», РГГУ и Мандельштамовское общество, М, 2000).

«Мы живем, под собою не чуя страны…» (1933).

Образ орла, хозяина мира – и в стихотворении Вяч. Иванова «Созвездие Орла»:

В стихотворении есть и «ось» (из «Оды» Сталину), и даже «ося»…

«И не ограблен я, и не надломлен,/ Но только что всего переогромлен…» («Стансы», 1935).

«Если б меня наши враги взяли…» (1937).

«Как женственное серебро горит…» (1937).

«Средь народного шума и спеха…» (1937).

Кому‐то покажется, что я рисую Мандельштама чуть ли не пресмыкающимся перед Сталиным. Хватало, конечно, и пресмыкательства, но все же «картина» сложнее. В предложении сотрудничества со стороны человека, который «меж детей ничтожных мира, быть может, всех ничтожней» (пока Аполлон не потребует от него священной жертвы) есть нечто отчаянно вызывающее. Он обращался к нему как к равному, знающему, что они ровня, ведь и Сталин был поэтом, знающему, что «лишь божественный глагол/До слуха чуткого коснется,/Душа поэта встрепенется,/Как пробудившийся орел». А кроме того, Мандельштам никогда не забывал, что сделки его – с дьяволом, и даже меж славословий «Оды» говорит об адском чаде идущем от великих дел: «Несчастья скроют ли большого плана часть,/Я разыщу его в случайностях их чада…».

Здесь отзвук главного обвинения Мандельштамом Сталина, «душегуба и мужикоборца»: уничтожение крестьянства. «Деревушка‐гнида» мог сказать только Сталин. Не Зевс же.

«Развитие образа только условно может быть названо развитием. И в самом деле, представьте себе самолет, – отвлекаясь от технической невозможности, – который на полном ходу конструирует и спускает другую машину. Эта летательная машина так же точно, будучи поглощена собственным ходом, все же успевает собрать и выпустить еще третью. Для точности моего наводящего и вспомогательного сравнения я прибавлю, что сборка и спуск этих выбрасываемых во время полета технически немыслимых новых машин является не добавочной и посторонней функцией летящего аэроплана, но составляет необходимейшую принадлежность и часть самого полета…» («Разговор о Данте»)