Наум Вайман - Преображения Мандельштама [litres]

Ему принадлежат известные строки: «Когда во взоре чуть расширенном,/Одна безвыходность видна,/Когда во всем подлунном мире нам/ «Жилая площадь» не дана,/Когда действительностью русскою/Мы сведены почти на нет – /Тогда приветливое «Узкое»/Нам шире чем бескрайний свет» (1924, санаторий ЦЕКУБУ, бывшее имение Трубецких «Узкое»).

Глеб Смирнов, «Метафизика Венеции», стр. 314–315.

«Египетская марка».

Однако до европейской культуры иудейский дар (подход к истории) все‐таки постепенно «дошел», о чем говорит и творчество Гегеля, и «философия жизни» (Шопенгауэр, Ницше, Шпенглер), и возникший к концу 19 века «историзм» (В. Дильтей, Г. Зиммель, Ф. Мейнеке, Г. Риккерт, М.Вебер, Э. Трёльч) – и там и там, как видим, заметно присутствие чистокровных арийцев. Правда, при передаче дара куда‐то подевалась совмещенная с ним вера в Бога, и Мирча Элиаде пишет в книге «Миф о вечном возвращении» (глава «Ужас перед историей»): «Вера в данном контексте, как, впрочем, и во многих других, означает полное освобождение от всякого рода естественных «законов» и, следовательно, ведет к высшей степени свободы… Лишь такая свобода… способна защитить современного человека от ужаса перед историей – это свобода, которая исходит от Бога и опирается на него». Но уж что упало, то пропало…

Л. Кацис, «Иосиф Мандельштам: мускус иудейства» (изд. «Мосты культуры», 2002, стр. 131).

Там же, стр. 134.

«И взошел Моисей из степей Моава на гору Нево…», Второзаконие 34.

«Каким серафимам вручить робкую концертную душонку, принадлежащую малиновому раю контрабасов и трутней?» Это тоже из «Египетской марки» (1927). Видимо, низкий, похоронный звук контрабаса казался поэту «созвучным» малиновому цвету еврейской мечты…

Мандельштам перед поездкой тщетно пытался собрать денег («Я только теперь понял, что можно умереть на глазах у всех, и никто даже не обернется…»).

О «еврейском счастье» есть бесконечное количество анекдотов, приведу самый «диалектический»: «Рабинович, что такое счастье? – Счастье, это родиться в стране Советов! – А что такое несчастье? – Это иметь такое счастье». «По цепочке» вспомнил еще один: «Рабинович, вы счастливы? – А что я могу сделать?» Или как поется в старой еврейской песне: Где взять немножечко счастья/в хладной чужой стороне? Ты, кто дарует удачу,/дай хоть немножко и мне. https://www.youtube.com/ watch?v=xtV_hg5eVrE&list=RDEMqcYbOzcxyrpvoLDjSFeSpQ&start_radio=1

О чем говорит и стихотворение «Отравлен хлеб и воздух выпит…»

А для Мандельштама кровь – начало всех начал. «Одисеева песня» для него это песнь о составе человеческой крови, содержащей в себе океанскую соль. Начало путешествия заложено в системе кровеносных сосудов. Кровь планетарна, солярна, солона… («Разговор о Данте»)

Вяч. Иванов называл культуру “иерархией благоговений» и сравнивал ее с лестницей Иакова, связывающей небо и землю, «тварь смыкая с небом» (П. Дэвидсон, «Афины и Иерусалим: две вещи несовместные? Значение идей Вяч. Иванова для современной России»).

О том же и Л. Толстой в трактате «Что такое искусство?»: «…люди эти, оставшись без всякого религиозного понимания жизни, невольно вернулись к тому языческому мировоззрению, которое полагает смысл жизни в наслаждении личности».

Во многих случаях и путь советских евреев к национальному самосознанию шел через знакомство с библейскими текстами, все‐таки частично доступными, в отличие от других текстов еврейской литературы и истории, бывших в СССР если не под уголовным запретом, то глубоко «в загоне».

«Мне кажется, мы говорить должны…» , 1935.

Я уже цитировал это стихотворение «Образ твой, мучительный и зыбкий»

Кстати сказать, арфа – инструмент библейский, на древнееврейском «кинор»…

Статья «О природе слова» (1920–1922).

М. Лотман, «Осип Мандельштам: поэтика воплощенного слова» (Тарту, 1994).

статья «Заметки о Шенье» (1922).

«Не искушай чужих наречий (1933).

Кирилл Тарановский «О поэзии и поэтике».

«Мир воспринимался создателями Танаха как грандиозная система, но не статичная, а развивающаяся в процессе истории, у которой есть начало и есть цель (отсюда такое место в еврейском историческом сознании занимает образ будущего). Очевидно, что это была подлинная революция в восприятии времени. Оно оказалось разомкнутым, динамично‐направленным, а не циклично‐замкнутым; каждый его конкретный момент должен был проживаться человеком как уникальный и неповторимый. В результате, наряду с идеей будущего, бытие «здесь и сейчас» тоже приобретает особое значение. Это было связано с тем, что, согласно еврейскому мировоззрению эпохи Танаха, значимой является каждая конкретная личность, живущая в мире лишь в рамках определенного времени и через него, точнее через процесс ученичества в нем, входящая в жизнь вечную. Далее, характеризуя религиозно‐историческую концепцию Танаха, следует отметить, что в соответствии с ней Бог хочет проявиться в мире, но делает Он это через посредство Своего общения с человеком, выступающим в качестве его союзника и партнера». (Олег Хазанов, “Феномен религиозного историзма»)

«Мы стоим как бы вне времени…» (П. Я. Чаадаев, «Философические письма. Письмо первое».)

У Бергсона пространство и время – вроде сообщающихся сосудов: где меньше «пространства», там больше «времени», то есть больше сложности, духовности, сознания, напряжения жизни, и наоборот, где царят просторы, все упрощается, материя торжествует, время останавливается, жизнь замирает.

статья «Девятнадцатый век» (1922).

Надежда Мандельштам пишет в «Воспоминаниях» о теме самоубийства в их жизни: «я нередко – в разные невыносимые периоды нашей жизни – предлагала О. М. вместе покончить с собой. У О.М. мои слова всегда вызывали резкий отпор. Основной его довод: «Откуда ты знаешь, что будет потом… Жизнь – это дар, от которого никто не смеет отказываться…» И, наконец, последний и наиболее убедительный для меня довод: «Почему ты вбила себе в голову, что должна быть счастливой?» <���…> Впрочем, чаще всего он отшучивался: «Покончить с собой? Невозможно! Что скажет Авербах?.. »

М.Л. Андреев, «Время и вечность у Данте» («Дантовские чтения», изд. Наука, М. 1979, стр. 197.