Михаил Вайскопф - Писатель Сталин. Язык, приемы, сюжеты [3-е изд.]

Сталин И. Выступление на расширенном Военном совете. Соч. Т. 14. С. 226. Там же он посетовал, что настоящего толку все равно не добиться, так как на места «людей посылают не на 100 % обсосанных [т. е. проверенных], в центре таких людей мало».

Ср.: Лацис О. Перелом // Указ. соч. С. 104.

Микулина Е. Соревнование масс. М.; Л., 1929. С. 41, 45–46.

О Сталине как подлинном изобретателе соцреализма см.: Громов Е. Указ. соч. С. 157–158. Ср., например, расхожую формулу тех лет в передовой статье журнала «Литературный критик» (1933. № 6): «Советская художественная литература выработала свои принципы художественного творчества, что нашло свое теоретическое выражение в положении тов. Сталина о социалистическом реализме» (с. 5).

Волкогонов совершенно убедительно усматривает в этом, как и во многих других замечаниях генсека, скрытую полемику с ленинской оценкой Бухарина: Указ. соч. Кн. I. Ч. 1. С. 14.

Цит. по: Максименков Л. Сумбур вместо музыки. С. 194–195.

Сталин И. Соч. Т. 18. С. 585.

Иногда оба варианта — укрывание за спиной «мы» и перенос вины на низовых руководителей — у него совмещаются; ср.: «Мы виноваты в том, что целый ряд наших партийных руководителей оторвались от колхозов… Мы виноваты в том, что целый ряд наших товарищей все еще переоценивает колхозы».

Волкогонов Дм. Указ. соч. Кн. I. Ч. 2. С. 108; Кн. 11. Ч. 1. С. 177, а также с. 205–206 и др.

Deutcher I. Stalin: A Political Biography. Penguin Books, 1966. Р. 456.

«Когда я приходил докладывать Сталину, — вспоминал Ковалев [бывший нарком путей сообщения], — у него, как правило, были Молотов, Берия, Маленков. Я еще про себя думал: мешают только. Вопросов никогда не задают. Сидят и слушают. Что-то записывают. А Сталин распоряжается, звонит, подписывает бумаги, вызывает Поскребышева, дает ему поручения… А они сидят. Сидят и смотрят то на Сталина, то на вошедшего… И так я эту картину заставал десятки раз… Видимо, Сталину нужно было это присутствие. То ли для выполнения возникающих поручений. То ли для истории …» (цит. по: Волкогонов Дм. Указ. соч. Кн. II. Ч. 1. С. 187). Ср. там же: «Для него это был своеобразный „аппаратный антураж“, психологический допинг, к которому он привык, как к какому-то обряду, ритуалу выработки решений» (Кн. II. Ч. 2. С. 131).

Kohut H. The Analysis of the Self: A Systematic Approach to the Psychological Treatment of Narcissistic Personalities Disorders. New York, 1971. Возможность применения его теории к личности Сталина обсуждается в книге Д. Ранкур-Лаферриера. Указ. соч. С. 216–217.

Аналогичной практики — вероятно, от избытка осторожности — он придерживается и в критических ситуациях 1917 года. «Одной из удивительных особенностей августовских публикаций Сталина, — озадаченно пишет Р. Слассер, — было то, что ни одна из них не носила никаких указаний на его авторство» ( Слассер Р. Сталин в 1917 году: Человек, оставшийся вне революции. М., 1989. С. 233).

С годами метафизическое противопоставление партии и партийцев все успешнее закреплялось в обрядовой риторике, и, например, Радек в своей покаянной речи на XVII съезде (1934) сокрушался о том, что честолюбивые оппозиционеры, попусту претендуя на руководство, не сумели быть даже «такими рядовыми, которых партия наша воспитала миллионы» (XVII съезд ВКП(б). Стенографический отчет. М., 1934. С. 627). Радек непринужденно игнорирует то очевидное соображение, что партия и есть совокупность этих самых «миллионов».

В этой теологической стилистике Сталин отчасти следует за Лениным, писавшим в «Государстве и революции»: « Воспитывая рабочую партию, марксизм воспитывает авангард пролетариата, способный взять власть и вести весь народ к социализму».

Застольные речи Сталина. С. 208.

Сталин И. Соч. Т. 14. С. 47.

Волкогонов Дм. Указ. соч. Кн. I. Ч. 2. С. 113–114. По определению Михаила Геллера, в сталинские времена «утверждается доктрина, отличающаяся одновременно гибкостью и жесткостью: она может меняться мгновенно, переходить в свою противоположность, но в промежутке между переменами — она абсолютно неподвижна» ( Геллер М., Некрич А. Утопия у власти: История Советского Союза с 1917 года до наших дней. 2-е изд. London, 1986. С. 282).

Момент отчужденности подчеркнут интонацией неполного знания о «нас»: ведь вместо четко отстраненного (и несколько даже несуразного) « я думаю , что напоминают» куда более уместным выглядело бы простое «могут» или «должны нам напоминать»; вторая, противоположная функция этого неуверенного «я думаю» — обозначить как раз коллективистскую скромность вождя, деликатно отказывающегося от тиранической речевой позиции.

Цит. по: Большевистское руководство. Переписка. 1912–1927. С. 18–19.

См., например, его апологетическое письмо в Истпарт (1927): Троцкий Л. Сталинская школа фальсификаций: Поправки и дополнения к литературе эпигонов. Берлин, 1932. С. 25 и др.

Невежин В. А. Застольные речи Сталина. С. 129–133. Там же, на с. 114–115, см. комментарий.

Не исключено, что каким-то стимулом для этой эпистолярной клоунады послужило Сталину шутливое послание Г. Пятакова времен Гражданской войны: «Ваше Высокопревосходительство! Осмеливаюсь всепокорнейше, почтительнейше и настоятельнейше просить Вас отдать нам Серго <���…> Егорка Пятаков» (Большевистское руководство. Переписка 1912–1927. С. 110).

Это была и популярная тогда метафора самоотверженной большевистской работы. Ср. в покаянном письме Н. Угланова (заявление в ЦКК, 1933): «Я стараюсь усиленно работать и впрячься в партийную телегу» (цит. по: Неизвестная Россия: XX век. М., 1992. Т. I. С. 62).

Волкогонов Дм. Указ. соч. Кн. I. Ч. 1. С. 217.

Любопытно вместе с тем, что рассуждение насчет Советов как пустой «формы» Сталин взял у левых коммунистов (Бухарин и др.), выдвинувших этот тезис в период Брестского мира, к немалому возмущению Ленина: «Мы не скажем, что Советская власть есть только форма, как сказали нам молодые московские друзья» (Речь на VII экстренном съезде в 1918 году; см. также в его тогдашней статье «Странное и чудовищное»).

Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. Нью-Йорк; Иерусалим, 1983. С. 135.

Сталин И. Соч. Т. 14. С. 223.

Общее число этих писем насчитывало не менее 50 тысяч. — См.: «Коллективизация и раскулачивание в начале 30‐х годов» // Судьбы российского крестьянства. С. 283.