Михаил Вайскопф - Писатель Сталин. Язык, приемы, сюжеты [3-е изд.]

Волкогонов Дм. Указ. соч. Кн. I. Ч. 1. С. 138.

Только однажды, отвергнув свою антитетическую формулу, он все-таки обмолвился: «Нельзя говорить: либо-либо. Нужно делать и то и другое» («О задачах комсомола»).

Бажанов Б. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. Нью-Йорк, 1983. С. 146. Такую же позицию до поры занимал он и по отношению к философским дебатам 1920‐х гг., а потом к спорам историков. См.: Ганелин Р. Ш. В России двадцатого века. М., 2014. С. 665; Юрганов А. Л. Русское национальное государство: Жизненный мир историков эпохи сталинизма. М., 2011. С. 677.

Сталин И. Соч. Т. 18. С. 199.

Застольные речи Сталина. С. 156–157.

Ср., впрочем, этот тактический прием у Ленина (с безличной ссылкой на Маркса): «Речь идет о присоединении этих промежуточных слоев к одной из главных сил, к пролетариату или буржуазии. Ничего иного быть не может» (1919).

Об устрашающих методах этого расслоения он однажды высказался с удивительной откровенностью: «Не бывает того, чтобы сочувствующие и, тем более, нейтральные и колеблющиеся добровольно согласились разделить судьбу своих активных друзей после того, как эти последние потерпели жестокое и непоправимое поражение» (1931).

Цит. по: Волкогонов Дм. Указ. соч. Кн. I. Ч. 2. С. 127.

Ср.: Фирсов Ф. И. Сталин и Коммунистический Интернационал // История и сталинизм. С. 148.

Застольные речи Сталина. С. 383.

О сталинском тактическом центризме в 1927 году говорил Троцкий в своей книге «Сталинская школа фальсификаций» (с. 112). Ср. замечание Волкогонова: «Сталин в душе всегда был „центристом“. В дни Октября, борьбы за Брестский мир, схватки с оппозицией он стремился занимать такую позицию, с которой можно было быстро, удобно и безопасно примкнуть к сильнейшей стороне. В архиве Радека, например, содержится любопытный документ „О центризме в нашей партии“, где Сталин называется его приверженцем, а сам центризм „идейной нищетой политики“» (Указ. соч. Кн. II. Ч. 1. С. 229).

Сталин И. Соч. Т. 15. С. 6.

Сталин И. Соч. Т. 16. С. 322.

Любопытно, что родственные абсурдистско-диалектические схемы, декларирующие мнимое единство противоположностей, он внимательно фиксировал и у Гитлера, когда, незадолго до заключения советско-нацистского пакта, начал изучать литературу по национал-социализму. Волкогонов, просмотревший сталинские книжные пометки, упоминает о том, что, «остановившись на книге Конрада Гейдена „История германского фашизма“, Сталин отчеркнул слова, сказанные Гитлером еще в 1922 году: „В правом лагере евреи стараются так резко выразить все имеющиеся недостатки, чтобы как можно больше раздразнить человека; они культивируют жажду денег, цинизм, жестокосердие, отвратительный снобизм <���…> Это создало предпосылку для работы в левом лагере. Здесь евреи развернули свою низкую демагогию. Им удалось путем гениального использования печати в такой мере подчинить массы своему влиянию, что правые стали видеть в ошибках левых ошибки немецкого рабочего, а ошибки правых представлялись немецкому рабочему в свою очередь только как ошибки так называемых буржуа…“» ( Волкогонов Дм. Указ. соч. Кн. II. Ч. 1. С. 24–25).

Сталин И. Соч. Т. 14. С. 235.

См.: Застольные речи Сталина. С. 432.

В ссылке на «последующие факты» содержатся многозначительные указания на то, что Сталин действовал не по своей инициативе, а осуществлял волю ЦК, причем этот последний занимал в «грузинском деле» более правоверную позицию, чем председатель Cовнаркома (критическая нота, показательная для взаимоотношений Сталина с основателем большевизма, которых мы коснемся позже). Тем не менее и для Ленина он великодушно находит алиби: «Ленин не знал и не мог знать этих [то бишь „последующих“] фактов, так как он болел, лежал в постели и не имел возможности следить за событиями».

«Дар предвидения был ему отпущен только для коротких дистанций», — со жреческой снисходительностью пишет Троцкий, весьма преувеличивавший собственные профетические способности (Сталин. Т. 1. С. 125). Вторя, по существу, его выводам, Волкогонов прибавляет: «Слабой стороной Сталина как полководца была известная оторванность от временных реалий. Это отмечали и Жуков, и Василевский. Очень часто Сталин, загоревшись какой-либо идеей, требовал немедленной ее реализации» (Указ. соч. Кн. II. Ч. 1. С. 349, 360).

Отрекаясь от собственных провалившихся агитпророчеств, Сталин в присущей ему манере всегда приписывает их другим прорицателям. Из года в год власти запугивали население неминуемой интервенцией. Но в 1931 году, через несколько лет после своего научного заявления относительно скорой и «неизбежной» войны, ответственность за этот несбывшийся прогноз Сталин невозмутимо перекладывает на самих империалистов: «Что касается интервенционистских упований буржуазной интеллигенции, то надо признать, что они оказались, — пока, по крайней мере, — домиком, построенным на песке. В самом деле, шесть лет сулили [ кто сулил ?] интервенцию и ни разу не попытались интервенировать. Пора признать, что нашу пронырливую буржуазию просто водили за нос».

Ходасевич В. Соч.: В 4 т. М., 1996. Т. 2. С. 13.

См.: Такер Р. Сталин: Путь к власти. С. 41.

Селищев А. Язык революционной эпохи: Из наблюдений над русским языком последних лет (1917–1926). М., 1928. С. 132.

См.: Топоров В. Н. О структуре некоторых архаических текстов, соотносимых с концепцией «мирового дерева» // Труды по знаковым системам Т. 5. Тарту, 1971.

«Счастье литературы»: Государство и писатели 1925–1938: Документы / Сост. Д. Л. Бабиченко. М., 1997. С. 87. Там же (с. 88–93) см. полный текст сталинского ответа.

См.: Успенский Б. А., Живов В. М. Царь и Бог (Семиотические аспекты сакрализации монарха в России); Успенский Б. А. Царь и патриарх: Харизма власти в России (Византийская модель и ее русское переосмысление) // Избр. труды. Т. 1.

Ср. хотя бы в «сказе» Д. Кокуновой: «Ой ты гой еси, Сталин-батюшко, / Дорогой наш Виссарионович! / Обо всех ты нас заботишься, / О мужчинах и о женщинах, / И о маленьких о детушках…» Комментируя опус М. Крюковой, А. Астахова говорит: «В крепкой, надежной охране советских границ, в подвигах наших доблестных пограничников воскресает для сказительницы былинный образ богатырской заставы, на которую „съезжалися, скоплялися славные могучие богатыри“, чтобы беречь родину „от силушки неверной, поганой“ <���…> „Не допустят советские могучие богатыри, / Они стоят на охране, на заставе богатырской, / Они глядят-смотрят да все проглядывают, / Чтобы черный ворон не залетел бы к нам, / Чтобы гад ползучий не заполз же к нам, / Чтобы змея шипучая не показалася“» (Советский фольклор. Л., 1939. С. 134, 136).