Марк Уральский - Чехов и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

И. И. Левитан — А. П. Чехову, 8 января 1899 г. (Москва):

‹…› Ну, как же ты себя чувствуешь? Писал к Морозову? Родной мой, ей богу, я просто не могу говорить с Морозовым о займе, не могу, лопни глаза; самое простое, самому тебе сказать ему, и моментально все и будет сделано.

По-видимому, обостренное чувство личной независимости не позволяло Чехову обращаться за материальной или какой либо иной помощью к сильными мира сего. За исключением А. С. Суворина, которого считал своим другом, он предпочитал не быть никому из меценатов чем-то обязанным. Когда, например, Ольга Книппер, уже будучи его невестой, написала ему со слов своей матери, что: «великая княгиня [312]очень осведомлялась о тебе», — тем самым давая понять, что полезно было бы воспользоваться этим для организации личной встречи, Чехов ответил:

Что касается великой княгини, то передай ей, что быть у нее я не могу и никогда она меня не увидит; если же выйдет какой-нибудь скандал, например с паспортом, то я пошлю к ней тебя [ПЕРЕПИСКА: Чех-Книп. Т. 1. С. 175 и 178].

Ответ Чехова написан в шутливом ключе, неприемлимом, конечно, в случае, если приглашение было бы действительно сделано со стороны сиятельных особ. Однако представляется очевидным, что получить приглашение от Двора Его Величества — например, читать свои произведения членам царской семьи, Чехов не желал и если бы таковое поступило, постарался бы от него уклониться. В отличие от Чехова Левитан как художник нуждался и в помощи богатых покровителей — С. Морозов, например, предоставил ему бесплатно в постоянное пользование хорошо обустроенную мастерскую; и в протекции генерал-губернатора, благодаря которой он мог спокойно проживать в Москве. Нуждался он и в постоянной рекламе соей живописи: 1899 г., например, Левитан обратился к их с Чеховым общему хорошему знакомому — соиздателю газеты «Курьер» Е. З. Коновицеру, с таким вот письмом:

‹…›

сегодня его императорское высочество Сергей Александрович и великая княгиня Елизавета Федоровна посетили мою мастерскую на Покровском бульваре. Если найдете это интересным, — прошу тогда напечатать в Вашей газете [Левитан И.С. 103–106].

В целом же о характере отношений между Чеховым и Левитаном дают представление письма художника Антону Чехову, чудом уцелевшие из их обширного, по всей видимости, эпистолярия — см. ниже (приводятся по [МИР-ЛЕВ] и [ЛЕВИТАН И. (I) и (II))]. Особого комментария они не требуют. По форме здесь можно встретить и шуточно-ернические обращения, и деловые просьбы, и интимные откровения… В целом же — это по настоящему «задушевные» и доверительные письма, обращенные к очень близкому по жизни человеку. На дороге жизни, по которой оба художника шли рука об руку, в «облаке славы». Год за годом они душевно притирались друг к другу и постепенно все шероховатости и первоначальная отчужденность на почве инородства, стерлись, а душевная привязанность — окрепла.

19 мая 1885 г. (Максимовка):

Милейший медик!

Будьте добры, попросите у Марьи Владимировны какую-нибудь книгу для меня, но, конечно, «юридическую». Вы понимаете, что я думаю этим — нечто литературно-вокальное и абсолютное.

Поняли?

Получили ли вальдшнепа?

1) Здоровы ли все?

2) Как рыба?

3) Каково миросозерцание?

4) Сколько строчек?

Затем имею честь и т. д. Жду вас к себе.

Великий художник Павел Александрович Медведев.

Дан в Максимовке 19 мая 85 г.

Пишу на обрывке бумаги за неимением другой, а не по неуважению к Вам. Пред Вами я преклоняюсь и играю отступление.

23 июня 1885 г. (Москва):

Дорогой Антон Павлович!

Москва — ад, а люди в ней — черти!!! Лежу в постели пятый день. У меня катаральная лихорадка. по определению доктора Королевича (не Бовы), которая обещает продержать меня в постели еще неделю или две. Вообще, мне нескоро удастся урваться к Вам, и об этом я страшно горюю. Напишите мне, здоровы ли все у Вас и как Вы поживаете в Вашем милом Бабкине? Просьба моя к Вам: если можно, возьмите Весту к себе (она собака смирная) и держите ее у себя, — я буду гораздо покойнее. Нельзя ли, голубчик, это сделать? Вы много меня обяжете. Прилагаю два рубля, которые покорнейше прошу передать моей хозяйке.

Душевный поклон всем бабкинским жителям. Скажите им, что я не дождусь минуты увидеть опять это поэтичное Бабкино; об нем все мои мечты.

Крепко жму Вашу руку.

Преданный Вам И. Левитан.

P. S. Не пишу Вам сам письмо, так как я чрезвычайно слаб. Пишите мне по следующему адресу: Пречистенка, дом Лихачева, меблированные комнаты, № 14.

Июль 1885 г. (Москва):

В ответ на Вашу бесконечную доброту (?) посылаю Вам мою глубокую благодарность. Коробов был у меня, но уже застал меня почти здоровым, я даже работал. Теперь осталась от болезни только маленькая слабость.

Но, во всяком случае, ехать теперь в деревню бессмыслица: это отравить себя — Москва покажется в тысячу раз гаже, чем теперь, а я уже немного привык к ней. А в деревню хочется ужасно, невыразимо! ‹…› Но что над Бабкиным носятся крокодилы, в этом я вижу многое… и очень многое… Потом позвольте Вам сказать, что я не негодяй, не скотина и пр., а филантроп, пожалуй? и все же в деревню я не поеду ‹…›.

В Москве я пробуду еще недели полторы или две, если выдержу, конечно, а я в этом сомневаюсь; но, во всяком случае, я скоро увижу бабки<���нских> милых жителей и, между прочим, Вашу гнусную физиономию. Напишите, здоровы ли у Вас все, как живете, поподробнее; здесь так скучно, одиноко.

Пишите!

Ваш И. Левитан.

24 марта 1886 г. (Ялта):

Дорогой Антон Павлович, черт возьми, как хорошо здесь! Представьте себе теперь яркую зелень, голубое небо, да еще какое небо! Вчера вечером я взобрался на скалу и с вершины взглянул на море, и знаете ли что, — я заплакал, и заплакал навзрыд; вот где вечная красота и вот где человек чувствует свое полнейшее ничтожество! Да что значат слова, — это надо самому видеть, чтоб понять! Чувствую себя превосходно, как давно не чувствовал, и работается хорошо (уже написал семь этюдов и очень милых), и если так будет работаться, то я привезу целую выставку. Ну, как Вы живете, здоровы ли Ваши, скоро ли думаете ехать в деревню? Но, конечно, верх восторга было бы то, если б Вы сюда приехали, постарайтесь, это наверняка благодатно подействует на Вас. Пишите поподробнее.

Ваш Левитан. ‹…›

Пишу Вам на адрес Шехтеля, забыл ваш дом. Адрес: Ялта, библиотека Зибер.

29 апреля 1886 г. (Алупка):

Простите, дорогой Антон Павлович, что так давно не писал. Не писал Вам потому, что очень уже ленив я письма писать, да и вдобавок изо дня в день собирался переехать. Теперь я поселился в Алупке. Ялта мне чрезвычайно надоела, общества нет, т. е. знакомых, да и природа здесь только вначале поражает, а после становится ужасно скучно и очень хочется на север. Переехал я в Алупку затем, что мало сработал в Ялте, — и все-таки новое место, значит, и впечатлений новых авось хватит на некоторое время, а там непременно в Бабкино (видеть вашу гнусную физиономию).