Марк Уральский - Чехов и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Кланяйся твоим. Скажи Марье Павловне, что смертельно хочу ее видеть, да боюсь ехать по такому пеклу. Будь здоров и не забывай очень преданного тебе Левитана.

P. S. Стал я понемногу работать. Большею частью дня читаю для практики французские романы. Какие пошляки большинство из французских писателей! Интересны только некоторые стихотворения Виктора Гюго. Страшно красиво, хоть тоже не без ходульности.

Ну, до свидания. Крепко жму талантливою длань.

Лике <���Мизиновой> привет, если увидишь ее.

И. И. Левитан — М. П. Чеховой, 29 июля 1897 (Успенское):

Хорошая моя Мария Павловна! Я писал как-то А. П., но ответа не получил, из чего заключаю, что его нет в деревне. Где он, а главное, как его здоровье? ‹…› Голубушка Мари, напишите обо всем этом. Какую дивную вещь написал А. П. — «Мужики». Это потрясающая вещь. Он достиг в этой вещи поразительной художественной компактности. Я от нее в восторге. Что Вы поделываете, дорогая моя славная девушка? Ужасно хочется Вас видеть, да так плох, что просто боюсь переезда к Вам, да по такой жаре вдобавок. Я немного поправился за границей, а все-таки слаб ужасно, и провести два часа в вагоне, да потом еще десять верст по плохой дороге — не под силу. Может быть, похолодней будет, решусь приехать к вам. Мало работаю — невероятно скоро устаю. Да, израсходовался я вконец, и нечем жить дальше! Должно быть, допел свою песню. Что ваши, здоровы ли? Мой привет им.

Искренне преданный Вам

Левитан.

29 мая 1898 г. (Bad Nauheim):

Крови больше нет? <���Чехов жаловался на кровохарканье — М. У. > Не совокупляйся часто. Как хорошо приучить себя к отсутствию женщин. Только во сне их видеть много питательнее (я не говорю о поллюциях). ‹…› И если Лика у тебя, поцелуй ее в сахарные уста, отнюдь не больше [323].

31 мая 1898 г. (Bad Nauheim):

Как давно я не имел известий от тебя, дорогой Антон Павлович. Ты на что-либо сердишься? или просто писать не хотелось? Это я еще понимаю. Ну, Бог с тобой. Как себя чувствуешь? Ты, наверное, уже у себя в деревне? О тебе я последнее время знал от других. Слышал, что пребывание на юге принесло тебе огромную пользу, чему, конечно, более чем порадовался. Какую погоду застал в Москве?

Я перенес весною тиф; едва не околел. Теперь лечусь здесь, т. е. принимаю ванны и делаю гимнастику. Чувствую себя гораздо лучше. Тоскую здесь ужасно, не с кем слово сказать. Окружен англичанами, которых, кстати, куда ни приедешь в Европу, всюду бездна, как летом мух. Начинаю думать, что в Англии англичан нет, или уж всюду слишком много! Недели через две, вероятно, еду в Россию, куда смертельно хочется. Хоть и дикая страна, а люблю ее!

Как поживают твои? Как успехи Марьи Павловны?

Если тебе лень написать, пусть Марья Павловна черкнет несколько строк.

Дружески жму руку И. Левитан.

Германия, Bad Nauheim, Hotel du Nord, Levitan.

26 января 1898 г. (Москва):

Ах ты, полосатая гиена, — крокодил окаянный, леший без спины с одной ноздрей, квазимодо сплошной, уж не знаю, как тебя еще и обругать! Я страдаю глистами в сердце!!! Ах ты, Вельзевул поганый! Сам ты страдаешь этим, а не я, и всегда страдать будешь до конца дней своих! Не лелей надежды увидеть меня — я не хочу тебя видеть, противен ты мне, вот что.

Если и поеду в Ниццу, то, надеюсь, избегну встречи с тобой. Я и Морозова больше не пущу к тебе, а то и он заразится от тебя глистами в сердце, — страдай ты один!

А все-таки, не положить ли мне гнев на милость?! Где наше не пропадало, прощаю тебя, ты это мое великодушие помни.

Ехать еще на юг не могу теперь; вероятно, не ранее месяца, как мне удастся выбраться. Мне говорила Марья Павловна, что ты едешь на Корсику, долго ли пробудешь там? Я там тебя настигну ли?

Очень рад, что Морозов тебе понравился, он хороший, только слишком богат, вот что худо, для него в особенности. Как показался тебе доктор его? Пожалуйста, кланяйся им.

Большой переполох вызывает у нас статья Толстого о искусстве — и гениально и дико в одно и то же время. Читал ли ты ее?

Работы кончаю, говорят, что не дурно, а впрочем, черт их знает. Был на днях Третьяков, говорил о твоем портрете, он его видел, но предпочитает, чтоб Браз поехал к тебе, если тебе это удобно, и вновь попытался написать.

P. S. Будь здоров, и постараемся быть живы назло врагам.

Твой Левитан.

P. S. Читал ли ты что-нибудь д’Аннунцио? Дивный писатель; захлебываюсь, читая.

8 января 1899 г. (Москва):

Только что вернулся из театра, где давали «Чайку». Не имея возможности накануне взять билет — не зная, как мое сердце поведет себя, — я являлся в театр незадолго до спектакля и несколько раз не заставал ни одного места. Вчера решил во что бы то ни стало посмотреть «Чайку» и добыл у барышника за двойную цену кресло. Вероятно, тебе писали, как идет и поставлена твоя пьеса. Скажу одно: я только ее понял теперь. В чтении она была не особенно глубока для меня. Здесь же отлично, тщательно срепетованная, любовно поставленная, обработанная до мельчайших подробностей, она производит дивное впечатление. Как бы тебе сказать, я не совсем еще очухался, но сознаю одно: я пережил высокохудожественные минуты, смотря на «Чайку»… От нее веет той грустью, которой веет от жизни, когда всматриваешься в нее. Хорошо, очень хорошо! Публика, наша публика — публика театра Корша, Омон [324], и ту захватило, и она находится под давлением? настоящего произведения искусства. По адресу же режиссера можно только кучу благодарностей наговорить. Если есть некоторые шероховатости, то очень незначительные. Так на малой сцене не поставили бы. Пьеса твоя вызывает живейший интерес, это ясно.

Как твое здоровье?

Ничего у меня не выходит из моих намерений — думал поехать отдохнуть к тебе в Ялту, а пришлось заниматься разными делами. Устаю от школы. Устаю от работ, бросить которые в то же время не могу, как говорит твой Тригорин, ибо всякий художник — крепостной. Ну, как же ты себя чувствуешь? Писал к Морозову [325]? Родной мой, ей богу, я просто не могу говорить с Морозовым о займе, не могу, лопни глаза; самое простое, самому тебе сказать ему, и моментально все и будет сделано.

Бываю часто у твоих. Все бодры. Кстати, видел в театре m-me Немирович, просила сказать тебе, что она пятый раз смотрит «Чайку» и с все более и более захватывающим интересом. Видел и Ленского. Он тоже в восторге и от пьесы и от постановки. Каково? Это что-нибудь да значит!

Ну, будь здоров. Пошли тебе господь всего…

Твой Левитан.

11 января 1900 г. (Москва):

Добрался я благополучно, Антон Павлович, только лишь около Ай-Тодора покачало, знаешь, этак на совесть, но все обошлось без последствий. В вагоне я был все время в обществе ‹…› очень интересного князя Ливена [326]. Этот последний необыкновенно интересный и образованный господин. Это любопытный тип вообще. Думаю, что тебе крайне интересно будет поближе узнать его. Стоит.