Марк Уральский - Горький и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Этот идеализм, выражающийся в неустанном стремлении к переустройству мира на новых началах равенства и справедливости, — главная, а может, и единственная причина вражды к евреям. <���…> Своей энергией и воодушевлением они внесли в жизнь огонь и неутомимое искание правды! Они будили народы, не давая им покоя и наконец — и это главное! — этот идеализм породил страшилище для владык— религию массы, социализм.

<���…>… во все эпохи евреи были ненавидимы, так как всегда они оказывались величайшими революционерами в мире [272] Эти высказывания Горький сделал в своей речи на митинге перед американскими евреями в Нью-Йорке 12 апреля 1906 г. Полный текст речи впервые был опубликован в парижской газете «Красное знамя» (1906. — № 3, июнь), а в советское время в кн. Горький М. Ранняя революционная публицистика. М.:ОГИЗ, 1938, С. 112–116. .

Евреи — это люди с высоко поднятым горящим факелом, которым они освещают человеческий путь. Они дали христианам их религию, они же теперь самые выдающиеся носители и толкователи новой религии — социализма, ибо как бы не рассматривать социализм — с теоретической ли, или философской точки зрения, — он содержит в себе мощный дух и пламя религии. Творческая сила еврейского народа является одним из важнейших факторов его исторической жизни и это-то сила дала современным христианам их религиозное чувство, да и теперь еще способствует человечеству проникнуться учение социализма [273] Этот текст был опубликован в нью-йоркской еврейской газете «Форвертс» в статье под названием «Приветствие горького еврейскому населению», а за тем по-русски под названием «О Бунде» в сборнике статей: Горький М. О евреях. Варшава:1906. [АГУРСКИЙ — ШКЛОВСКАЯ. С. 113–115, 119, 170].

Старые крепкие дрожжи человечества, евреи всегда возвышали дух его, внося в мир беспокойные, благородные мысли, возбуждая в людях стремление к лучшему.

…давно, ещё с детских лет моих, меня подкупил маленький древний еврейский народ, подкупил своей стойкостью в борьбе за жизнь, своей неугасимой верой в торжество правды — верой, без которой нет человека, а только двуногое животное. Да, евреи подкупили меня своей умной любовью к детям, к работе, и я сердечно люблю этот крепкий народ, его все гнали и гонят, все били и бьют, а он живёт и живёт, украшая прекрасной кровью своей тот мир, враждебный ему. <���…> В ранней юности я прочитал — не помню где — слова древнееврейского мудреца — Гиллеля<���…>: «Если ты не за себя, то кто же за тебя? Но если ты только для себя — зачем ты?» Смысл этих слов показался мне глубоко мудрым, и я истолковал его для себя так: я должен сам действительно заботиться о том, чтобы мне жилось лучше, я не должен возлагать забот о самом себе на чужие плечи. Но если я стану заботиться только о себе, только о моей личной жизни — эта жизнь будет бесполезна, некрасива и лишена смысла. Это очень крепко въелось в душу мою, и я уверенно говорю — мудрость Гиллеля была крепким посохом в пути моем, неровном и нелегком. Я думаю, что еврейская мудрость более общечеловечна и общезначима, чем всякая иная, и что не только вследствие древности, вследствие первородства ее, но и по силе гуманности, которая насыщает ее, по высокой оценке ею. «Истинный Шекинах [274] Шекинах или Шехина, Шхина — см. Примечание 37 в Введении. есть человек!», — сказано у евреев; это очень дорого мне, считаю это высшей мудростью, потому что убежден: до поры, пока мы не научимся любоваться человеком, как самым красивым и чудесным явлением на планете нашей, до той поры мы не освободимся от мерзости и лжи нашей жизни.

С этим убеждением я вошел в мир, с ним уйду из него и, уходя, буду непоколебимо верить, что когда-то мир признает:

Святая святых — человек! («О евреях» [ГОРЬКИЙ (V)].

Эти высказывания писателя говорят сами за себя и не требуют комментария, подтверждающего их «знаковость» для темы о филосемитизме Горького. Отметим лишь, что они никогда не озвучивалось в «эпоху развитого социализма». Запрещены были СССР и упоминания о контактах Горького с деятелями российского сионистского движения, в первую очередь с основателем и идеологом движения сионистов-ревизионистов Владимиром (Зевом) Жаботинским и социалистом-революционером Петром (Пинхусом) Рутенбергом. Впервые своих симпатиях к сионизму Горький публично заявил в 1901 году в ответе на анкету по этому вопросу, разосланную еврейским общественным деятелем доктором Г. И. Гордоном видным русским публицистам различной политической ориентации. Среди тех, кто помимо Горького дал свой ответ были К. К. Арсеньев, К. С. Баранцевич, В. А. Гольцев, В. Г. Короленко, М. О. Меньшиков, А. Мельшин, Н. К. Михайловский, П. Н. Милюков, Д. Л. Мордовцев, В. Ф. Тотомьянц, М. И. Туган-Барановский, М. М. Филиппов. Ответы были опубликованы в журнале «Русская мысль» (№ 7. 1902 г.), потому включены в книгу: Гордон Г. И. Сионизм и христианство. СПБ: 1902. Свою поддержку сионистской идее кроме Горького, выказали Арсеньев, Мордвинцев, Тотомьянц и Туган-Барановский. Сам Горький написал следующее:

Мне говорят, что сионизм — утопия: не знаю, — может быть. Но поскольку в этой утопии я вижу непобедимую, страстную жажду свободы, для меня — это великое дело жизни. Всей душой я желаю еврейскому народу, как и другим людям, вложить все силы духа в эту мечту, облечь ее в плоть и, напитав горячей кровью, неустанно бороться за нее, чтобы победить все несправедливое, грубое, пошлое [АГУРСКИЙШКЛОВСКАЯ. С. 95].

Из Америки Горький с Андреевой направились в Италию, где в конце 1906 года обосновались на острове Капри. Здесь он прожил семь лет. В эти годы «остров сирен» [275] «Греки называли Капри „Остров Сирен“ и учредили на нем поклонение этим милым и коварным морским существам; со времени римлян он получил другое имя, — Капрея, то есть Козий остров». — Бунин И. Остров сирен (1932). , благодаря притягательной силе личности Горького и его гостеприимству, превратился в место паломничества русских интеллектуалов [АРИАС]. Помимо друзей-партийцев и литераторов Горький привечал к себе и художников. Среди них был молодой, но весьма преуспевающий живописец Исаак Бродский, ученик и протеже Ильи Репина. Между знаменитым писателем и восходящей звездой русского модерна возникла личная симпатия, переросшая со временем в теплые дружеские отношения. Бродский делал изысканно красивые — «гобеленные», пейзажи и портреты.

Его интересует сплетение линий, развитие планов, определенность контуров. И его большая картина «Теплый день» не что иное, как огромный рисунок почти орнаментального характера, у которого главный интерес заключен в хитросплетениях ветвей, в мозаике всюду рассеянных солнечных бликов, в разнообразии поз и групп [БАЛАКИНА].