Николай Богомолов - Разыскания в области русской литературы XX века. От fin de siecle до Вознесенского. Том 1. Время символизма

Однако время от времени исследователю, погруженному в свою тему, приходится сталкиваться с тем, что количество материала по ней весьма ограниченно, а значительную часть этого материала составляет именно мемуарная литература, о которой мало что можно априорно сказать. Приходится самостоятельно проводить операции по отделению достоверного, возможного, сомнительного, прямой лжи (намеренной или ненамеренной). В данном случае предметом нашего внимания будут известные мемуары Дона-Аминадо (Аминад Петрович Шполянский; 1888–1957) «Поезд на третьем пути» [1110].

Толчком к этой операции послужили занятия историей московской газеты «Жизнь» (1918), составом ее литературного отдела, судьбами связанных с нею писателей. Дон-Аминадо посвящает этой газете большой пассаж, насыщенный всяческими отсылками к именам и событиям давно прошедшего времени. Мы предлагаем двинуться прямо по следам его повествования. Итак, читаем:

…была весна — 18-го года.

Только что арестовали Сытина.

За дерзкую попытку обмануть рабоче-крестьянскую власть и получить продовольственные карточки для певчих церковного хора в своём подмосковном имении.

Посадили в одиночную камеру П. И. Крашенинникова.

— За слишком большую предприимчивость по устройству сытинских дел.

И вообще за недавние грехи молодости.

— За «Вечёрку», — так сокращенно называлась шумная и не очень уважаемая, но имевшая большой тиражный успех, особенно в годы войны, — ежедневная газетка «Вечерние новости».

За «Трудовую копейку», за «Женское дело», за целый ряд других листовок, календарей и альманахов, которыми кишмя кишело на Большой Дмитровке издательское подворье Петра Иваныча, краснощекого, черноглазого, чернобородого и белозубого присяжного поверенного, предпочитавшего полную неизвестностей, возможностей и неожиданностей недисциплинированную вольницу полулитературного рынка чинным регламентам и строгим уставам сословной адвокатуры (С. 624).

Об аресте Сытина его агиографические советские биографии обычно умалчивают, однако мемуарист здесь не грешит против истины. 3 мая (20 апреля) 1918 в очередном «Несвоевременном письме» Горький писал: «В Москве арестован И. Д. Сытин, человек недавно отпраздновавший пятидесятилетний юбилей книгоиздательской деятельности. <���…> Во Франции, в Англии, странах „буржуазных“, как это известно, Сытин был бы признан гениальным человеком и по смерти ему поставили бы памятник, как другу и просветителю народа. В „социалистической“ России, „самой свободной стране мира“, Сытина посадили в тюрьму, предварительно разрушив его огромное, превосходно налаженное технически дело и разорив старика» [1111]. Вполне вероятной выглядит и названная автором причина: у Сытина действительно было имение Берсеневка в 12 верстах от станции Крюково Николаевской железной дороги, а сам он был известен как ктитор московской церкви Воскресения Словущего.

Но вот проблема Петра Ивановича Крашенинникова так просто не решается. Почему-то из доступных нам документов эпохи этот присяжный поверенный, финансист, издатель многих газет и журналов выпал. В предшествующих фрагментах книги Дон-Аминадо вспоминает о нем в связи с журналом «Женское дело», «официальным редактором которого состоял Ив. Ив. Попов, сверкавший глазами, очками и, вероятно, какими-то неощутимыми, но несомненными добродетелями. Издательницей журнала тоже официально значилась „мамаша Крашенинникова“, а за спиной ее стоял мамашин сын, великолепный, выхоленный присяжный поверенный Петр Иванович, адвокатурой не занимавшийся, и развивавший большую динамику в настоящем издательском подворье на Большой Дмитровке. Календари, справочники, газеты-копейки, — главное быстро стряпать и с рук сбывать» (С. 579–580).

Конечно, можно допустить здесь первые искажения Дона Аминадо. Однако во вполне фактологически надежных мемуарах поминаемого им А. А. Борового (целиком не опубликованы, хранятся в РГАЛИ) находим такой пассаж:

Однажды в мой кабинет вошел сильный человек, лет 30, с типично русским открытым лицом, и зычным голосом отрекомендовался: К<���рашенинников>.

О нем я слышал раньше. Присяжный поверенный, участник, консультант, руководитель многочисленных торгово-промышленных и газетных предприятий, блестящий делец, стопроцентный американец. Дела его процветали и его считали уже в крупном капитале.

Он назвал себя моим слушателем по университету, сообщил, что следит с вниманием за моей газетной деятельностью и «осмеливается думать», что взятый мною курс — неправилен. <���…> В заключение предлагал мне перейти в его газету, которая даст мне широкую аудиторию, независимость (от кого?) и, разумеется… более высокий гонорар. Но, конечно, кое-какие точки зрения придется пересмотреть.

Все было подано — весело, с юмором, в тоне хорошо понимающих друг друга людей. Не впадая в транс обидчивости, я отклонил предложение и этим дело кончилось. Позже К. вырос в подлинного капитана крупной капиталистической коммерции и считался миллионером [1112].

К этому месту мемуарист делает примечание: «В 1918 г. — с чрезвычайной широтой и даже щедростью — он финансировал газету „Жизнь“, которую редактировали я и Д. И. Новомирский, но уже без всяких попыток вмешательства в характер газеты. Газета была ярко революционная, боровшаяся за Октябрь, но „оппозиционная“. Сам К. за какие-то „дела“ скоро угодил в Таганскую тюрьму, одновременно работая в ВСНХ, куда приезжал с конвойным. К. и в тюрьме сумел наладить крупное типографское дело. В 1926 г., находясь на свободе, по неизвестным мне личным мотивам он стрелял в своего маленького сына и в себя. Сын погиб, а он изрешетил себя, потерял глаз, но остался жив. Что стало с ним после — я не знаю».

Внимательный читатель заметит, что вот здесь-то Дон Аминадо впадает в противоречие. Согласно его воспоминаниям, Крашенинников попал в тюрьму одновременно с Сытиным, до начала газеты «Жизнь», а согласно Боровому — после ее закрытия. Второе предположение имеет намного больше оснований для утверждения в качестве основного, поскольку подтверждается современным материалом, официальным сообщением ВЧК о деле «Союза торговли и промышленности»:

На основании данных, полученных при обыске, были арестованы члены правления и мнимые торговцы и посредники: Дежур, Шереметьевский, Валерьянов, Крейнес и др. — всего 17 человек, а позднее было арестовано еще 12.

Из следственного материала видно, какое громадное количество товаров прошло в разное время через руки союза. Были одновременные предложения таких партий товара: 200 тыс. пудов металла через акционерное общество «Келлерт» (председатель правления Крейнес), 700 тыс. пудов чая от Губкина и Кузнецова, 13 тыс. пудов мыла от завода Ашкинази, Столкинда и Давыдова, 35 тыс. пудов смазочных масел от торгдома Горфельд, затем 10 миллионов пудов пшеничной муки, 100 тыс. банок консервов, 10 тыс. пудов сахара и т. д. Немалую роль в этих операциях играл «Штаб металла», реорганизованный из прежнего «Фронто-металла».