Николай Богомолов - Разыскания в области русской литературы XX века. От fin de siecle до Вознесенского. Том 1. Время символизма

Остается, чтобы не было пробелов в Вашем представлении о моей вере, прибавить, что в Духа Св. я верую (вместе с Вл. С.) как в Дочь Божию, в Марию со дня Благовещения воплощенную, или давшую Марии уподобиться Себе, так что стало одно лицо двух естеств.

Вот что я ощутила потребность сообщить Вам. Снова прошу об ответе! Глубоко уважающая Вас А. Шмидт.

Мое имя — Анна Николаевна.

РГАЛИ. Ф. 55. Оп. 1. Ед. хр. 466. Фрагменты опубликованы: Литературное наследство. М., 1982. Т. 92, кн. 1: Александр Блок. Новые материалы и исследования. С. 375. Публикаторы, Н. В. Котрелев и А. В. Лавров, утверждают, что год в начале письма проставлен ошибочно; на деле он должен быть обозначен как 1904. В начале 4-го абзаца в публикации читаем: «…кто бы ни достиг первым до этого берега…»

Многоуважаемый Борис Николаевич!

Сережа передал мне, что Вы будете так любезны провести мою заметку в «Весы», хотя она и написана в опровержение кое-чего из Вашей статьи.

Я посылала уже такую заметку в «Нов<���ый> Путь», но не получила ответа, а так как она была в одном зкземпляре, то мне пришлось написать ее совершенно заново. Она вышла иная. В первой было много цитат из «Филос<���офских> начал цельн<���ого> знания», не совсем общедоступных. Вторая, кажется, проще написана.

Не откажитесь дать мне ответ — и о судьбе заметки, и о Вашем по поводу ее мнении. Мой адрес: Нижний, Анне Николаевне Шмидт, редакция «Нижегородского Листка».

Искренно уважающая Вас

11 янв<���аря> 1904.

Многоуважаемый Борис Николаевич!

Очень благодарна Вам за любезное письмо. Но я не покорилась еще возражениям против помещения моей заметки. Я ее несколько сократила (она и раньше-то вмещала всего 200 газетных строк), изменила многое сообразно Вашему письму и послала в форме «письма в редакцию» В. Я. Брюсову. Дело в том, голубчик Борис Николаевич, что для меня это не литературный вопрос, а гораздо более глубокий и важный. Ведь не Вы один — оказывается, что Выто именно без внутреннего согласия с допущенным Вами недоразумением — не Вы один даете повод к смешению двух лиц; многие дают этот повод, а многие другие прямо и смешивают их. Напр., мне рассказывал Сережа (Соловьев), что одна дама возмущалась стихами его дяди, где Божия Матерь названа будто бы «небесной Афродитой». Конечно, дама ошибается, названа так не Божия Матерь, но этой указывает на распространенность этой ошибки. Я крепко верю, что скоро учение о Софии получит силу религии, и вот тогда может сказаться, избави Бог, значение пагубного смешения, которое необходимо во что бы то ни стало с корнем вырвать, пока не поздно. Впоследствии оно может иметь и крайне вредное моральное действие. «Весы» читает как раз тот сорт людей, который может или искоренить, стереть ошибку, или укрепить ее. Не говорю, что Вы, многоуважаемый Борис Николаевич, сами так ошиблись — но Вы способствовали, если Вас не поправить гласно, утверждению ошибки других. — Искренно уважающая Вас

РГБ. Ф. 25. Карт. 25. Ед. хр. 37. При архивной фолиации порядок писем перепутан. В письмах речь идет о судьбе двух заметок Шмидт на одну тему, из которых нам известна одна (Из рукописей Анны Николаевны Шмидт. [М.], 1916. С. 17–21). Кажется (прежде всего по отсутствию цитат из «Философских основ цельного знания»), что это вторая заметка, отправленная в «Весы», поскольку для самой Шмидт судьба первой оставалась неизвестной. Она посвящена возражениям на статью Белого «О теургии». Подробнее см.: Козырев А. П. Нижегородская сивилла // История философии. М., 2006. Вып. 6. С. 69–70. «Философские начала цельного знания» — работа Вл. Соловьева (1877).

В п е р в ы е: Russian Literature. 2015. Vol. LXXII–IV. P. 455–474.

В декабре 2009 г. в одном из букинистических магазинов Петербурга автор этих строк встретил книгу, которая сразу же показалась интересной. Как чаще всего бывает, интерес этот оказался почти подсознательным, однако со временем выяснилось, что подсознание отреагировало верно.

Книговедческое описание с максимальной точностью воспроизведения особенностей экземпляра должно выглядеть так: «Лествица», поэма в VII главах, А. Л. Миропольского. «Ко всем, кто ищет» — как предисловие Валерия Брюсова. Москва MCMIII. Книгоиздательство «Скорпион». 80 с. Экземпляр хорошей сохранности, но без обложек, в любительском ситцевом переплете. Перед авантитулом (на котором значится просто «Лествица») частично вплетена, частично вложена разрезанная на две части бандероль. На вплетенной части красной краской напечатано то же название: «Лествица», фоном для которого служит зодиакальный знак Скорпиона; на вложенной части значится: «Печатано 199 номерованных экземпляров. №» — и синим карандашом: 70 [1365].

На титульном листе помета чернилами: «15 февраля 1903 г. Одесса». В тексте брюсовского предисловия — карандашные пометы: отчеркивания по полям и в тексте и знаки NB (на с. 8–9 и 12). На странице (23) с посвящением:

карандашная запись: «Осиновый кол в могилу Коневского». Далее в тексте (также карандашом) отчеркнут (с пометой NB) эпиграф из Кюхельбекера в посвятительном стихотворении «Ивану Коневскому» Брюсова (с. 25), во втором стихе самой поэмы («Надвигались ратью летучей») стык первого и второго слова подчеркнут и помечено: «сочетание неудобное!»; на с. 30 исправлена опечатка («крововая надпись»), подчеркивание с пометой NB — в последнем стихе на с. 49 («А мир бестелесный, нам, странник, не нужен»). В приложенных к книге списках изданий Миропольского-Березина и «Скорпиона» карандашными крестиками отмечены те, которые, видимо, имелись в библиотеке автора помет.

Почему появилось практически бессознательное ощущение ценности книги? Если начинать рефлектировать по этому поводу, то здесь следовало бы, видимо, сказать о том, что пометы обличают не только современника, но и современника посвященного. Он знает имя Коневского, помечает те книги «Скорпиона», которые у него имеются, фиксирует дату обретения поэмы Миропольского. Стало быть, его суждения приобретают статус не реакции профана, случайно столкнувшегося с достаточно эзотерическим трудом малоизвестного писателя, а отклика хотя бы в какой-то степени посвященного. И тут возникает вопрос — в какой именно степени? Помета о «сдвиге» (если пользоваться терминологией А. Крученых), пожалуй, не говорит ничего. А вот о Коневском — говорит. Вольно или невольно автор пометы уподобляет Коневского упырю, который теперь, после поэмы Миропольского, уже не сможет воскреснуть. Логика довольно прихотливая, но тем не менее очевидная. Остается только подумать, кто же в Одессе 1903 года мог подобным образом реагировать на новую книгу книгоиздательства «Скорпион».