Николай Богомолов - Разыскания в области русской литературы XX века. От fin de siecle до Вознесенского. Том 1. Время символизма

На позиции от командира идут телефоны, чуть что — мигом скажут.

Война, видимо, затянется. Что делать! У нас становится скучновато от сидения на месте. В походе веселей.

Спасибо за чудесные стихи Ф. К. Прочел и позавидовал. На войне у меня что-то не пишутся стихи [751].

Вот рассказы (если можно назвать рассказами эту окрашенную цветом моей души действительность) пишу охотно. Послал Лиде уже седьмой. Спасибо за устройство в «Отечество». Черкните, что такое «Вершины». И еще: нельзя ли попросить «Отечество» высылать мне сюда журнал в будущем и выслать, в частности, № 4 и 5, где мой рассказ. Только обидно, что он так изуродован «красными чернилами» [752], — вся острота вырезана.

Целую Вашу руку. Ф. К. обнимаю дружески и нежно. Книгу его жду с нетерпением.

Карандашом.

Дорогой Федор Кузьмич,

спасибо за открытку, а еще большую <���так!> за память обо мне и за Вашу готовность дать обо мне отзыв Незлобину [753]. Я уже с ним лично говорила — почти все закончено — он полуобещал. Я только одно хочу Вас попросить, если он будет Вас обо мне спрашивать, при свидании замолвить за меня слово. Для меня это будет решающим. Ради Бога простите, что я Вас об этом прошу, но Вы были всегда так ласковы ко мне. Мне больно одно, что Вы видели меня только в «Дарии» [754], да и то 1-ый раз — последующие разы я многое переменила, и было много лучше. И мне тем более больно, что Вы видели 1-ый, что Вы были единственно перед тем в Киеве, мне хотелось сыграть по-настоящему.

Весной, если с Незлобиным будет решено, думаю ехать в Париж поучиться [755].

Если Вы не откажете замолвить слово в случае свидания с Незлобиным, я уверена, что я буду в Москве.

Федор Кузьмич, пожалуйста, пришлите мне Вашу карточку — я буду ей так рада.

Простите за беспокойство.

С глубоким уважением и нежностью

Датируется по почтовым штемпелям: Киев 21.12.09. Петербург 23–12–09.

Благодарю. Буду помнить всегда привет. Лидия Рындина.

Телеграмма из Киева, помеченная: 17.II.1910. Отправлена по адресу: <���Москва>, Моховая. Национальная гостиница. Тетерникову.

Дорогая, хорошая Анастасия Николаевна, спасибо Вам за весточку из Москвы. Вы уже в Петербурге. Здесь у нас оттепель — там морозно, верно, — мне почему-то кажется, что ясное розовое небо — мои воспоминания рисуют мне Петербург не в тумане, как об этом говорят, а именно светлым. Как Вы поживаете, устраивается ли что интересное у Вас?

Здесь скверно очень. Дуван [756]решил, что хорошенького понемножку, и говорит, что теперь ничего нового рисовать к пьесам не будут — костюмных пьес не пойдет— и на каждую пьесу будет дано не более 4 репетиций. Можете представить, как все это приятно. Хотя нельзя сказать, чтоб дела театра были плохи, просто ему кто-то из друзей посоветовал. Николай Александрович [757] — уже снял свое имя с афиши и добывает до конца скрепя сердце. «Мелкий бес» прошел 3 раза — 2-ой раз было не много публики, но на 3-й очень много, хорошо [758]. Должен был еще идти. Но Буткевич [759] — перерезала себе вены — в ванне. Случайно к ней зашел один артист и узнав, что она в 8 часов пошла в ванну (а это было в 10), встревожился — стали к ней стучать, ответа не было — выломали — ванна полная крови — она без чувств, без пульса — привезли в больницу. Если бы это был мущина <���так!>, он был бы мертв, но женщины привыкли к потере крови — ей что-то вспрыскивают, лежит поправляется, голова свежая — веселая, говорит: не от горя, жить скушно <���так!>, не стоит — все равно покончу. Жутко, Анастасия Николаевна, у нас, очень жутко.

Я за это время успела сыграть с одной репетиции (накануне дали) Лизбет в «Дураке» (вот наш теперешний репертуар!), заменила больную. И вот теперь отказалась от роли Агаты [760] — в Скрибе Чарусская [761], играю я — волнений много, но радости нет, хотя меня хвалят — не того хочется, хочется быть у искусства, в настоящем театре. Так я верила, что он здесь будет! Сейчас смотрю как на технику и больше ничего. Здесь по-прежднему <���так!> бесконечные «кабаре» — (пишется трамвай, а выговаривается конка), скушно, и от Сережи далеко.

Видите, как у нас скверно. Ваш приезд [762]был лучом, пахнуло чем-то иным, нездешним. Крепко, крепко Вас целую. Большое спасибо и привет Федору Кузьмичу — ужасно он хороший. Не забывайте меня.

Датируется по содержанию. См. Соколов — Сологубу, п. 34, датированное 20 ноября, где речь идет о тех же событиях.

Анастасия Николаевна, дорогая,

спасибо за весточку — я очень рада была ей. Значит, Вы живете ничего. Я это время мыкалась ужасно. Была в Москве — у Незлобина лично. Весной — на часть марта, апрель и май — решила ехать или работать, или учиться. Вернее всего, что уеду в Париж, поучусь внешней технике у француженок — очень они ловкие. Внутреннее не уйдет, если оно есть, а внешнее поможет ему выявиться. Думаю прямо с французской актрисой пройти несколько ролей — конечно, комедийных (Трагедия их мне ничего не говорит). Сейчас приезжает Сережа, будем вместе праздники. Работа есть, но не очень много.

Будкевич уже поправилась, играет, но мрачна очень [763].

Очень мне радостно думать, что Вы и Федор Кузьмич меня помните. Я буду все время вспоминать Вас с любовью.

Крепко, крепко Вас целую.

Если будет время — черкните. Верю, что мы скоро увидимся где-нибудь, и радуюсь при этой мысли. Не примите за банальную фразу. Мало было людей, которые бы так ко мне хорошо отнеслись, как Вы, — а я умею ценить это.

Большой привет.

Если Вы удачны, пошлите мне Вашу карточку и попросите у Федора Кузьмича. Мой адрес Вы помните: Николаевская 9, кв. 14. Пришлите!

Датируется по почтовому штемпелю: Киев. 21.12.09. СПб. 23–12–09.

Целую Вас, дорогая Анастасия Николаевна, крепко и помню что есть сил.

От Москвы еще не очнулась, но все еще не могу забыть Петерб<���ург>. Милый Петерб<���ург>! И Вы, и все, что около Вас, стоит и помнится <���так!> Вами [764].

Не забывайте меня. Фед<���ору>Куз<���ьмичу> привет.

Сережа кланяется.

Датируется по почтовому штемпелю: Москва. 10.4.10. СПб. 11.IV.10. Открытка с изображением: Эрмитаж, зал античной скульптуры.

Анастасия Николаевна,

дорогая, думаю, что Вы уже в Петербурге и потому смело пишу Вам туда по адресу, котор<���ый> мне и Сереже сообщил Воротничков [765]. — Как Вы поживаете — знаю, что Вы сняли квартиру с аркой, где будут происходить действа разные. Как Вы провели лето? Я с Сережей после Италии жили мирно. Я вообразила, что в Малаховке есть лес, моя дача — и больше ничего, и жила только лесом и и <���так!> солнцем, и сейчас утешаюсь, что живу на башне, что солнечный путь от восхода до заката мне виден, что люди далеко от меня, когда я этого хочу, и близко, когда люблю их. Это моя домашняя жизнь — но ею я живу сейчас мало, и больше я в театре, где занимаюсь драмой и пластикой. Часто, часто вспоминаю Вас и Федора Кузьмича, благодаря Вам я попала в этот театр.