Николай Богомолов - Разыскания в области русской литературы XX века. От fin de siecle до Вознесенского. Том 1. Время символизма

Не случайно сказал я слово ЧЕСТНЫЙ. Ибо Вы этот эпитет, даже независимо от своего таланта и сверх него, полностью заслужили. Да, Вы были всегда и неизменно ЧЕСТНЫМ писателем. Не гнули головы ни перед каким насилием, какие бы личные выгоды оно ни сулило. Ни перед каким насилием моды. Ни перед каким насилием кружковщины. Ни перед страшнейшим и гнуснейшим из всех насилий — насилием над ДУХОМ НАЦИИ. От первых, мелких насилий всю жизнь Вы презрительно отмахивались. От последнего, прокляв его, гордо и спокойно ушли, унося с собой свой незапятнанный светильник.

Я знаю всю Вашу жизнь. Озираю ее, вспоминаю людей (и талантливых людей, — не хочу пятнать мои строки их именами), которых красный соблазн сумел купить. Вспоминаю и говорю себе: — А вот Бунина не купить.

Не так уж часто бывает на свете, что ЧЕСТНОСТЬ и ТАЛАНТ слиты вместе и что честность и талант, слитые вместе, находят себе при жизни завершительную награду. Тем больше радуешься, когда случается так.

Дай Вам Бог долгих и безмятежных лет, дорогой мой! Моя жена Лидия Дмитриевна Рындина всей душой присоединяется к моим чувствам.

От нас обоих Вам и милой Вере Николаевне сердечный привет.

Крепко жму Вашу руку.

Бумага с грифом:

S. Kretschetow

Speyererstr. 20. Berlin W. 30

Машинопись, подпись — автограф.

ЛИЧНО, ДОВЕРИТЕЛЬНО.

ДОРОГОЙ ИВАН АЛЕКСЕЕВИЧ!

Мне хочется еще написать Вам, в дополнение к моему поздравлению, несколько совсем интимных строк.

Пишу их Вам не только как писателю, но как РУССКОМУ, чьи взгляды мне известны. Формально я «бывший» литератор, человек, давно нигде и ничего не пишущий и имеющий лишь литературное прошлое. Вы можете понять причину этого. Некогда, в бытность мою в Париже, я доверительно открыл Вам, какому делу я служу. Тогда это дело было еще малое дело (в прошлом нелегальный журнал для России [918], в тогдашнем настоящем лишь начинавшая свою работу активная организация «Братство Русской Правды» [919]). С тех пор это дело, мною созданное и мною ведомое, развернулось в огромную многоэтажную организацию, оцепившую со всех сторон пределы СССР и глубоко проникшую ТУДА сетью своих Отделов, дружин и террористических групп. Ныне все это достигло уже степени целого внутрирусского народного ДВИЖЕНИЯ, являясь наиболее крупной и активной из всех действующих в России и на Россию антибольшевицких сил. Пишу это Вам по чистой совести, так, как оно есть, ибо конспиративная работа (по самому существу анонимная) давно уничтожила во мне всякое внешнее славолюбие, даже самое законное — писательское. Лишь сам я знаю (да те немногие, кому хочу это открыть), что литератор во мне не умер и что пишу я много и для большой аудитории. Ибо вся решительного Бр<���атская> литература (73 №№ журнала «Русская Правда» и бесконечное количество Бр<���атских> летучек, листовок и воззваний), будь то в стихах или в прозе, за немногими исключениями создавалась и создается мною [920].

Братству РП я отдал всю душу: — Братскому и вместе РУССКОМУ делу.

Долгие годы (с лета <19>22 г.) я выдерживал, стоя во главе этого дела [921], одному мне видимый и одному мне ведомый: — и открытый (и еще во сто раз более скрытый, «подземный») напор красного врага, отражая и парируя его бесконечные ухищрения. На известное время ГПУ даже как будто одержало победу. Ко мне подкралось предательство (красные ловко, под заемной маской, подкупили моего секретаря [922]) и этим предательством, сплетенным с организованным против меня из глубины ГПУ заговором, врагу удалось добиться моего полного устранения из Братства, попавшего, при номинальном главенстве ничтожного, слабого и шаткого «титулованного» человека [923]в руки частью глупых, частью несчастных людей [924]. Дело уже слабело и быстро катилось под гору. Но ГПУ радовалось рано. Прошло 7 месяцев, и Братство снова вернулось в мои руки, в своем огромном, подавляющем (и лучшем по активности) большинстве став на мою сторону [925]. Оно снова заработало, словно вспрыснутое живой водой, и от «смутного времени» осталось лишь малое меньшинство, прячущееся за ширмой имени титулованного старца, да всякие пошлые, грязные и неверные «мемуары» в газетах (верно, иной раз они подвертываются и Вам) со стороны всякой провокаторской и просто темной дряни [926], по моем возврате уже не находящей себе места в Берлине.

И с оппозицией меньшинства, и со всеми этими следами «смутного времени» еще приходится бороться. Но всему этому уже ни меня, ни дела с правильного пути уже не сбить. Иду по нему и пойду до конца твердо, ибо великий ответ взял я на душу. Многое множество людей на этом пути, мною направляемом, честно сложили свои головы, и я вечно чувствую близ себя их незримое, ОБЯЗЫВАЮЩЕЕ присутствие.

Хотелось, милый, сказать Вам, чем я живу, чем дышу и чем занят. Служу, как и Вы, БОГУ И РОССИИ. Вы своим путем, я своим. Но цель одна. На моем пути ЧЕСТНО горю, как свеча перед иконой. На Вашем пути, знаю, так же ЧЕСТНО горите и Вы.

Мы с Вами не переписываемся. Сложность жизни мешает держать связь. Но издали чувствую Вас и не забываю. Знаю по случайным отголоскам, что и обо мне храните Вы добрую память. Будем взаимно хранить ее и дальше. ЧЕСТНЫМ людям надо ощущать друг друга хотя бы «флюидически» [927], издали, если бы даже не пришлось свидеться.

Обнимаю Вас дружески, милый. Храни Вас Христос! Желаю Вам всего светлого. Вспомните и Вы иной раз обо мне и пошлите мне духовную доброжелательную волну. Такие волны ЕСТЬ, как есть и злые волны. Ох, как испытываю это я в моей трудной и тревожной жизни.

Был бы рад, если бы откликнулись.

Машинопись. Подпись и приписка — автограф. Слова «Лично, доверительно» в начале письма подчеркнуты красным карандашом.

ДОРОГОЙ ИВАН АЛЕКСЕЕВИЧ!

За границей живешь невольно по Новому стилю. Потому мы с Лидой шлем Вам и Вере Николаевне наши Рождественские поздравления и самые лучшие Новогодние пожелания. В искренности их, знаю, не усомнитесь. Дай Бог Вам обоим здоровья и дальнейших удач, нам же всем дождаться РУССКОГО просвета!

Просим заметить наш адрес и телефон. Пускай то и другое найдет себе место в Вашей адресной книжке.

Завтра тут будет «Бунинский вечер» [928]. Российская публика уже прознала, что Вы живете в двух часах расстояния [929], и потому все надеются, что Вы приедете на вечер лично. И. В. Гессен звонил мне, что Вы не собираетесь приехать. ОЧЕНЬ мы с ним просим Вас пересмотреть свое решение. Тут ведь совсем рядом. Приезжайте, милый. В смысле ночевки с Кайзергофами [930]не возитесь. У Гессена места много. Он просит передать, что с великом удовольствием предоставит Вам прием, как и Степуну [931].

Итак, раскачайтесь и приезжайте. Доставьте здешней Русской публике эту редкую радость. Чем уж мы так хуже Парижа?