Николай Богомолов - Разыскания в области русской литературы XX века. От fin de siecle до Вознесенского. Том 1. Время символизма

На первой странице «Жизни», рядом со списком участников, каждый день печатался один и тот же текст:

Последовательное, до конца идущее раскрепощение человека.

Защита культурных ценностей общечеловеческого значения.

Изыскание новых организационных планов в целях экономического возрождения страны.

Проповедь свободного и радостного творчества.

Из этого текста и из ряда других можно понять, что газета собиралась информировать своих читателей о важнейших событиях, не впадая в излишний морализм и внутреннюю депрессию. В общем, это понятно. Руководители газеты и такие ее видные сотрудники, как Герман Борисович Сандомирский (1882–1938) и знаменитый Иуда Соломонович Гроссман-Рощин (1883–1934), принадлежали к тому изводу анархизма, который до поры до времени заявлял о возможности сотрудничества с советской властью. Для них всех революция октября 1917 года была первым шагом к грядущему преображению мира вне государственного принуждения. Весна и начало лета 1918 года были последним этапом, когда на осуществление этой мечты можно было надеяться.

Для наших дальнейших разделов будет существенно рассмотрение политической ориентации газеты в той обстановке, которая сложилась в стране в первой половине 1918 года, а также состава и деятельности ее литературного отдела, представленного самыми выдающимися именами своего времени. В известном смысле не будет преувеличением сказать, что здесь в концентрированном виде представлена судьба русской литературы на переломе революционных лет. Именно поэтому мы так подробно прослеживаем судьбы сотрудничавших с газетой писателей. И здесь довольно очевидно, что в орбиту ее внимания попадают прежде всего символисты, уже приобретшие популярность у самой широкой публики, затем акмеисты, а затем начинается некоторый дрейф в сторону умеренного футуризма, то есть повторяется та же картина, которую можно наблюдать и во всей литературе.

Ряд сотрудников трансформирует свои основные принципы, уходя от чистой беллетристики в сторону журнализма и того, что можно было бы назвать современным термином «нон-фикшн». Наиболее яркий пример здесь — С. Ауслендер, которому мы уделяем значительное внимание.

Наконец, «Жизнь» на своих страницах печатает ряд произведений, заслуживающих самого серьезного внимания литературоведов. К уже известному мы постарались добавить и нечто новое, прежде не попадавшее в поле зрения историков литературы.

И наконец — история «Жизни» дает повод внести коррективы в наши представления о мемуарной литературе и ее специфике. Анализ воспоминаний Дона-Аминадо с точки зрения их соотнесенности с действительностью должен, как нам представляется, внести ряд корректив в использование этих мемуаров как надежной опоры для исследователя.

Полный комплект газеты «Жизнь» хранится в РГБ, экземпляры РНБ и особенно ГПИБ зияют значительными лакунами. В собирании материала принимал участие студент факультета журналистики МГУ Игорь Сергеев. Разработка истории газеты была поддержана грантом факультета журналистики МГУ.

Газетный мир послереволюционной России был весьма пестрым, и даже приблизительная его классификация на данный момент выглядит проблематичной. Существует, насколько мы знаем, единственная на сегодняшний день попытка систематизировать газетную прессу России периода гражданской войны [946], однако она не может быть признана удовлетворительной. Не говоря уж о том, что книга появилась достаточно давно и объем ее всего 270 страниц, она явно основана на скрещении двух языков описания: советского и раннего постсоветского, причем оба они используются произвольно. Существует интернет-проект «Газеты периода Первой мировой и гражданской войн» [947], но он слишком прихотлив и представляет ничтожную часть данной прессы. В специальной статье, которая должна была бы включить «Жизнь» в поле своего зрения, о ней нет ни слова [948]. Мало того, нам известен лишь один пример монографического анализа газеты изо всего богатства несоветской прессы 1918 года [949].

Нас будет занимать газета не с точки зрения общих характеристик, а как соединение различных творческих индивидуальностей, как журналистски ориентированных, так и стремящихся к художественному осмыслению действительности. Как раз «Жизнь» была газетой, где сходились внутри одного номера талантливые люди, создавая ярко индивидуализированный характер издания.

Среди авторов первого номера, который, напомним, вышел в свет 23 (10) апреля 1918 г., были очень известные писатели Ф. Сологуб и А. Ремизов, менее известный, но очень активный в 1910-е и как писатель, и как журналист Н. Русов [950], авторитетный театральный критик Ю. Соболев, уже сделавший себе имя журналист Натан Инбер (под псевдонимом Виссарион Павлов), оба редактора газеты, а также известный анархист Г. Сандомирский. Опубликовал свой материал мало кому тогда известный Владимир Рындзюн, впоследствии печатавшийся под псевдонимом А. Ветлугин и прославившийся своими книгами «Записки мерзавца» и «Авантюристы гражданской войны». Он сопровождал С. Есенина и А. Дункан в США, сделал себе там блестящую карьеру сперва в медиа-бизнесе, а затем в кинематографе [951]. Уже этого было довольно, чтобы сделать газету интересной и привлекательной для читателя, но в следующих номерах печатаются Вл. Ходасевич, И. Эренбург, В. Брюсов, С. Ауслендер, Андрей Белый, А. Блок — и это далеко не полный список.

Большинство пишущих, как мемуаристов, так и исследователей, говорит о «Жизни» как об органе анархистов. Решительнее всего это проделал Дон-Аминадо, близко стоявший к редакции и значившийся в списке сотрудников (хотя его псевдоним или подлинная фамилия Шполянский ни разу нам на страницах газеты не встретились), который вспоминал так:

В последующих двух-трёх номерах была довольно смелая статья Борового о роли личности в истории, нечто вроде вежливой, но открытой полемики с ортодоксальным марксизмом.

От Каржанского пришло первое предостережение:

— Осторожней на поворотах!

Крашенинников заволновался, кинулся к Новомирскому.

Но старый каторжанин, показавшийся уже не столь наивным, был непреклонен.

— Вы губите газету!.. — умоляюще бубнил Петр Иваныч.

— Программа важнее газеты! — не уступал Новомирский.

— Какая программа?! — искренно удивился бывший присяжный поверенный, считавший, что завтраком у Тарарыкина все вопросы о программе были до конца определены и исчерпаны.

— А вот завтра увидите! — угрожающе стоял на своем прямолинейный и задетый за живое редактор.

Ночью, когда набирался номер, Крашенинникова в типографию не пустили.