Татьяна Бернюкевич - Буддизм в русской литературе конца XIX – начала XX века: идеи и реминисценции

Вот мучимый любовью и ревностью капитан – герой рассказа «Сны Чанга»: «Да и вообще, следует ли кого-нибудь любить так сильно? – спросил он. – Разве глупее нас с тобой были все эти ваши Будды, а послушай-ка, что они говорят об этой любви к миру и вообще ко всему телесному – от солнечного света, от волны, от воздуха и до женщины, до ребенка, до запаха белой акации!.. Бездна-Праматерь, она же родит и поглощает и, поглощая, снова родит все сущее в мире, а иначе сказать – тот Путь всего сущего, коему не должно противиться ничто сущее. А ведь мы поминутно противимся ему, поминутно хотим повернуть не только, скажем, душу любимой женщины, но и весь мир по-своему!» [102] Бунин И. А. Сны Чанга // Бунин И. А. Жизнь Арсеньева. С. 482.

Любовь, привязанность, страдания теряют и заново обретают свою «вещественную» выраженность. Вот и герои рассказа «В ночном море» едва вспоминают женщину, давшую им столько света, память сохранила даже не ее образ, а только отблеск: «Пассажир с прямыми плечами спросил:

– Ну, а скажите. Что вы чувствовали, когда узнали о ее смерти? Тоже ничего?

– Да, почти ничего, – ответил пассажир под пледом. – Больше всего некоторое удивление своему бесчувствию.

Даже и грусти не вышло. Так только, слабая жалость какая-то. А ведь это та самая, которую “вспомнила душа моя”, была моя первая и такая жестокая, многолетняя любовь. Да и вы теперь, – теперь, конечно, – разве вы что-нибудь чувствуете?

– Я? Да нет, что ж скрывать? Конечно, почти ничего.» [103] Бунин И. А . В ночном море // Бунин И. А. Жизнь Арсеньева. С. 556.

Да и ее ли любили герои, о ней ли страдали? «Та, другая, как вы выражаетесь, есть просто вы, ваше представление, ваши чувства, ну, словом, что-то ваше. И значит, трогали, волновали вы себя только самим собой. Разберитесь-ка хорошенько.» [104] Там же. С. 557.

Рефреном в рассказе звучит описание «однообразно шумящей», «кипящей», «бледно-снежной» и «бледно-млечной» дороги. Человеку свойственно забывать свои страдания, а страданиям свойственно повторяться.

Повторяемость страданий сопровождает бесконечную повторяемость жизни. И по большому счету не зависит от того, кто ее проживает. Особенно яркое выражение нашла эта тема в рассказе «Братья». Об истории создания этого произведения корейский исследователь Ким Кён Тэ пишет следующее: «Замысел рассказа возник, вероятно, уже во время путешествия по Цейлону, где Бунины провели две недели. В “Происхождении моих рассказов” Бунин говорит о замысле этого рассказа: “После путешествия на Цейлон хотелось написать. У нашего тамошнего консула была, слышал там, молоденькая любовница сингалезка. Всю историю рикши выдумал, вспоминая это” [105]. В. Н. Муромцева-Бунина, вспоминая о путешествии на Цейлон, писала: “На Цейлоне мы пробыли с полмесяца, он там почти заболел. Не мог видеть рикш с окровавленными губами от бетеля”. Спустя три года после путешествия на Цейлон Бунин создает рассказ “Братья”, местом действия в котором становится этот остров, а героями – его жители» [106]. Ким Кён Тэ замечает также, что «в исследовательских работах, посвященных рассказу “Братья”, отмечен ряд источников, которыми пользовался Бунин в работе над этим произведением. Это, прежде всего, Сутта-Нипата [107], ссылка на которую дается в эпиграфе рассказа. Кроме того, легенда о слоне и вороне, рассказанная Буддой как поучение индийскому царю, приводится в книге С. Ф. Ольденбурга “Буддийские легенды”. В статье О. В. Сливицкой “Бунин и Восток” указывается на знакомство писателя с книгой К. Гюнтера “Цейлон. Введение в мир тропиков”» [108].

Рассказ «Братья» детально проанализирован в монографии Марулло, где каждому персонажу посвящен специальный раздел. Причину трагедии молодого рикши Марулло видит в том, что «старый рикша “закован цепью”, что он раб своих желаний и земной любви. Молодой рикша унаследовал плохую карму и сам не стремился к просветлению. Этим он не отличается от своего мнимого антагониста – англичанина. Хотя англичанин кажется прозревшим – о чем говорит его монолог, он остается в пределах самсары, ибо вину за свои страдания переносит с себя на внешние обстоятельства – это, по мысли автора, самый верный признак отсутствия просветления. Англичанин из “Братьев” – это инвариант всех центральных героев Бунина» [109] Сливицкая О. В. Бунин с точки зрения буддизма. С. 161–162. .

По мнению другой известной исследовательницы творчества Бунина Солоухиной, «“Братья” – одно из крайне редко встречающихся у Бунина рационально выстроенных произведений. В нем виден прием, перенесенный без изменения из “Сутты-Нипаты”, любимой книги Бунина, откуда заимствованы и многочисленные высказывания Возвышенного в тексте рассказа. Прием этот заключается в следующем: в Сутте-Нипате многие истины излагаются в виде диалога, спора между Совершенным и Марой (Мара – олицетворение страстей, злой дух, искуситель, пытавшийся соблазнить самого Гаутаму)» [110]. Как считает Солоухина, именно на противопоставлении мудрости Будды и желаний, которые порождает жизнь, строится рассказ, в котором создаются особые отношения автора и читателя: «автор сообщает читателю о пути избавления от страданий и при этом показывает всю невозможность для человека следовать ему» [111] Там же. С. 58. .

Ким Кён Тэ в свою очередь замечает, что «обращение Бунина к древним буддийским каноническим книгам служит раскрытию положений религии буддизма и комментарием к судьбам жителей Цейлона». При этом, по его мнению, Бунин отнюдь не стремился к точному цитированию, а слова Возвышенного и «лукавого Мары» являются «иллюстрацией» к собственным взглядам Бунина на мироустройство. Поэтому в рассказе присутствуют и чисто бунинские высказывания, звучащие из уст Возвышенного и «сконструированные по модели, взятой из древней индийской книги» [112] См.: Ким Кён Тэ. Мир Востока в рассказе И. А. Бунина «Братья». С. 21. .

Одной из сюжетных линий рассказа является повествование о жизни и смерти старика-рикши, получившего особенный – седьмой – номер.

В исследовательской литературе мы находим попытки определить символику «седьмого номера». Так, Ким Кён Тэ пишет: «Важным элементом поэтики рассказа оказывается и семёрка – номер на бляхе рикши. В первоначальной редакции этот рассказ даже носил название “Седьмой номер”» [113] См.: Там же. С. 30. . Он замечает, что число «семь» встречается во многих религиозных и мифологических произведениях, фольклоре разных народов: в Библии, в египетской мифологии, японских и китайских религиозных обрядах. Опираясь на исследование Е. С. Семеки [114], Ким Кён Тэ пишет, что в буддизме это число имеет следующее символическое содержание: «Семёрка – универсальное число при описании космологического пространства (состоящего из суммы трёх вертикальных и четырёх горизонтальных составляющих) – связана с деревьями и в легенде о достижении Буддой просветления» [115]. По мнению исследователя, «в этом обозначении рикши и его седока прослеживается мысль о единстве религиозных и культурных символов Востока и Запада, что позволяет говорить о ещё одном аспекте “братства” персонажей» [116].