Татьяна Бернюкевич - Буддизм в русской литературе конца XIX – начала XX века: идеи и реминисценции

В филологических исследованиях творчества Бунина конкретизируется и перечисляется ряд совпадений буддийских идей и мировосприятия Бунина. Так, Солоухина считает, что некоторые высказывания Бунина о частицах своего Я, их видоизменениях и в то же время о сохранении «нечто», не подвергшегося этому изменению даже на протяжении тысячелетий, близко буддийскому определению дхарм [146]. По ее мнению, «совпадают мысли Бунина с буддийскими представлениями и во взгляде на начало и конец жизни». Для иллюстрации данной точки зрения исследовательница приводит цитаты из книг Щербатского о сансаре. Но главное, по мнению исследовательницы, «заключается в том, что в произведениях, целиком построенных на “буддийских” положениях, эти последние служат определенной авторской концепции личности. Развитая в рассказах “Ночь” и “Воды многие” философская точка зрения незримо присутствует как взгляд на жизнь, смерть, характеры героев в произведениях, написанных после путешествия» [147] Там же. .

И о себе как «частице того, не имеющего ни формы, ни пространства.», о своей памяти предыдущих жизней, о своем чувстве Всеединого писал Бунин в автопсихологическом рассказе «Ночь».

«У меня их нет, – ни начала, ни конца.

Я знаю, что мне столько-то лет. Но ведь мне сказали это, то, что я родился в таком-то году, в такой-то день и час: иначе я не знал бы не только дня своего рождения, a следовательно, и счета моих лет, но даже и того, что я существую по причине рождения.

Рождение! Что это такое? Рождение! Мое рождение никак не есть мое начало. Мое начало и в той (совершенно непостижимой для меня) тьме, в которой я был зачат до рождения, и в моем отце, в матери, в дедах, прадедах, ибо ведь они тоже я, только в несколько иной форме, из которой весьма многое повторилось во мне почти тождественно. “Я помню, что когда-то, мириады лет тому назад, я был козленком”. И я сам испытал подобное (как раз в стране того, кто сказал это, в индийских тропиках): испытал ужас ощущения, что я уже был когда-то тут, в этом райском тепле.

…Но нет у меня и конца.

…Я всю жизнь живу под знаком смерти – и все-таки всю жизнь чувствую, будто я никогда не умру…» [148] Бунин И. А. Ночь // Бунин И. А. Собрание сочинений в 4 томах. Т. 3. М.: Правда, 1988. С. 111–112.

Бунин подчеркивал выделенность чувством безначальности и бесконечности автора-героя. Выделенность в тот самый «разряд» поэтов и художников, обладающих «способностью особенно сильно чувствовать не только свое время, но и чужое, прошлое… кроме того, особенно живой и особенно образной (чувственной) Памятью» [149] Там же. С. 212. .

В чем же назначение таких художников, как Толстой, Бунин, людей, соединяющих в себе «богатство восприятий» жизни, сопричастность всем «ликам перевоплощений» с пониманием тщетности и трагичности повторяющегося земного бытия, с желанием «выйти из Цепи» и «раствориться во Всеедином»? Вот ответ Бунина: «Да, если бы запечатлеть это обманное и все же несказанно сладкое “бывание” хотя бы в слове, если уже не во плоти!» [150]Тот самый поток изменяющегося бытия, выйти и которого возможно лишь великим мудрецам.

Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк никогда не был объектом пристального внимания философов. Относительно него как писателя в советском литературоведении утвердилось мнение, что Мамин-Сибиряк – это выдающийся писатель-реалист. Обычно цитировались слова В. И. Ленина о том, что в произведениях Мамина-Сибиряка «рельефно выступает особый быт Урала, близкий к дореформенному, с бесправием, темнотой и приниженностью привязанного к заводам населения…» [151] Цит. по: Груздев А. И. Д. Н. Мамин-Сибиряк. Критико-биографический очерк. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1958. С. 3. . Также приводится оценка, данная творчеству Мамина-Сибиряка А. М. Горьким, который отзывался о Мамине-Сибиряке как о «хорошем, интересном» писателе, талант которого «крупен и ярок», однако исследователи отмечают, что Горького «смущали некоторые произведения Мамина девяностых годов, по преимуществу из жизни интеллигенции», а высоко оценивал он произведения, построенные на уральском и сибирском материале [152] Там же. С. 4. .

Предметом представленного ниже рассмотрения являются произведения, написанные Маминым-Сибиряком в 90-е гг. XIX в., а именно его восточные легенды и роман «Золото». Но, прежде чем перейти к анализу этих легенд, попробуем описать этот период в жизни писателя. В 1891 г. Мамин-Сибиряк переезжает из уездного города Екатеринбурга в Петербург. Этому событию способствовали перемены в личной жизни писателя. В 1890 г. он (женатый гражданским браком на Марии Алексеевой, которая была в городе известной общественной деятельницей и, как пишут исследователи [153] Капитонова Н. А. Мамин-Сибиряк Д. Н. // Литературное краеведение: Челябинская область. Челябинск: АБРИС, 2008. С. 18–29. , являлась помощницей в писательской работе Мамина-Сибиряка), познакомился с актрисой Марией Гейнрих (по мужу и сцене – Абрамовой). Влюбленным было сложно оставаться в Екатеринбурге, и, вероятно, это послужило одной из главных причин переезда в столицу.

К сожалению, жизнь в Петербурге была омрачена большим несчастьем. В марте 1892 г. Мария Абрамова умерла на вторые сутки после рождения дочери. Мамин-Сибиряк писал матери на Урал: «.счастье промелькнуло яркой кометой, оставив тяжелый и горький осадок. Грустно, тяжело, одиноко» [154].

Именно в это время он пишет свои восточные легенды. Они были опубликованы отдельной книгой в 1898 г., позже часть из них переиздавалась в полном собрании сочинений, другие печатались в различных сборниках. Ряд исследователей считают, что одна из самых ярких легенд – «Майя» – отражает скорбь и тоску самого писателя, потерявшего любимую женщину, и даже находят сходство имен (Мария – Майя) [155] Там же. . Другие видят в этих легендах в целом проявление влияния буддийских идей, опосредованное философией Артура Шопенгауэра. О возможном воздействии идей Шопенгауэра на творчество Мамина-Сибиряка более подробно пишет Е. Е. Приказчикова в статье «Философский контекст и мифологическая символика “восточных легенд” Д. Н. Мамина-Сибиряка» [156] Приказчикова Е. Е. Философский контекст и мифологическая символика «восточных легенд» Д. Н. Мамина-Сибиряка // Известия Уральского государственного университета. 2002. № 24. С. 65–86. URL: http://pro-ceedings.usu.ru/?base=mag/0024 %2801_05-2002 %29&xsln=showArticle. xslt&id=a07&doc=../content.jsp. . Она также отмечает, что на отражение в творчестве писателя идей философа в свое время указывали И. А. Дергачев и Л. С. Соболева: «Так, И. А. Дергачев замечал, что в записных книжках Мамина “встречаются, заметки по тексту книги Шопенгауэра «Мир как воля и представление»”, которые “интересовали его не сами по себе, а, прежде всего, как источник, откуда можно черпать мысли для некоторых произведений” (Дергачев, 1981, 155). Л. С. Соболева проецирует взгляды немецкого философа на проблематику “Сказания”, замечая, что “в содержании любовной линии сюжета явно чувствуется перекличка с типическими положениями философа Шопенгауэра” (Соболева, 1989, 58)» [157].