Татьяна Бернюкевич - Буддизм в русской литературе конца XIX – начала XX века: идеи и реминисценции

На самом деле, как известно, зеленый цвет играл большую роль в целом ряде религий, в том числе и восточных. Так, особое значение, характер этого цвета подчеркивается в исламе, где зеленый – это сакральный цвет: «Райские сады – зелены. Как зелено “майское дерево”. Поэтому зеленый присвоен одеяниям высшего духовенства ислама, а для большинства правоверных является праздничным цветом. Зеленые чалмы надевают паломники, возвращающиеся из Мекки» [184] Серов Н. В. Граничные условия существования // Современные исследования социальных проблем (электронный научный журнал), № 2 (10), 2012. Режим доступа www.sisp.nkras.ru .

Согласно ряду источников, в буддизме, действительно, есть смысловая дифференциация оттенков зеленого. Однако в целом зеленый цвет в буддизме – это символ природы, пребывания в покое, тишине, в равновесии. «Это цвет надёжности и помощи, а где надёжность, там, очевидно, и свобода от опасности, свобода от беспокойного состояния, от волнений, страхов и тревог, зелёный – это также цвет прибежища, прихода к прибежищу, обретения прибежища, это цвет укрытия, цвет защиты. Но зелёный – это также и цвет гармонии, цвет равновесия. Более того, как это ни парадоксально, зелёный символизирует действие, это цвет активности, в особенности такой активности, которая предпринимается для восстановления нарушенного равновесия, для восстановления временно утраченной гармонии. И будучи символом действия, совершаемого для приведения вещей, зелёный также является цветом справедливости и даже цветом кармы» [185] Сангхаракшита (Денис Лингвуд). Символика цвета и мантрический звук. Урген Сангхаракшита. URL: http://buddhayana.ru/tl_files/pdf/Sym-bohsm_of_colour_and_mantric_sound.pdf . . Зеленый цвет – это цвет листьев дерева Боддхи, под которым получил просветление Гаутама Сиддхартха, и поэтому для буддистов он символизирует процветание и развитие буддизма.

Зеленый цвет, цвет живого и растительного, в самой легенде получает сложную трактовку. Юной Кара-Нингиль, живущей после Голодной степи в Девичьем городе, рядом с цветущим, потонувшим в садах Зеленым городом, этот город кажется манящим чудом. Но когда, ставшая ценою многих смертей (кроме жестокого Узун-хана было убито сто ханских сыновей) ханшей, Кара-Нингиль решает объехать ханские сады, о которых ходили волшебные сказки, то все цветы вянут на ее глазах. Главная героиня – красавица Кара-Нингиль словно убивает всё вокруг себя: «Цветы не выносят моего присутствия, потому что из-за меня столько пролито крови.» И даже добрые дела Кара-Нингиль не помогали. И неслучайно гибли цветы. Не только жизнь Узун-хана и его сыновей забрала молодая ханша. Впоследствии гибнут и преданный ей Джучи-Катэм, и его юная дочь. Гибнет всё, что соприкасается с этой гордой красивой женщиной. И только на месте гибели самой Кара-Нингиль вырастают чудесные цветы, названные людьми «слёзы царицы».

Если говорить об идеях и образах, близких буддийскому мироощущению, то, вероятно, образ мудреца Байгыр-хан отражает сущность и относительность метаний человеческих, что близко как идеям Шопенгауэра, так и пониманию индивидуальности спасения человека в буддизме: «Наши несчастья только велики для нас самих, а если смотреть на них издали, то делаются все меньше и меньше. Был Узун-хан, была Кара-Нингиль, теперь Аланча-хан, а после него кто-нибудь другой. Труднее всего быть царем для самого себя, и бояться нужно тоже одного себя» [186].

Один из ведущих мотивов этой легенды – это мотив любви. Однако ни одного из героев любовь не делает счастливым. О любви рассуждает жестокий и похотливый Узун-хана, обращаясь к своим придворным: «Справедливо ли если один человек возьмет себе тысячу молодых и красивых женщин?.. Теперь я стар и хочу исправиться. Мое сердце оставалось холодно, потому что они не могли найти именно той девушки, которая сделала бы меня счастливым» [187]. Хан изображен писателем-Сибиряком крайне отрицательно: «.сгорбленный желтый старик, у которого. страшно тряслась голова», «гнилая кукла», «полусгнивший старик» [188]. Противоречивы чувства и в целом образ первого ханского советника Джучи-Котэма, который, казалось бы, только и думает о том, как угодить хану, несмотря на то, что жестокость хана, который «обесчестил его мать, отнял жену и опозорил дочь» [189] См.: Приказчикова Е. Е. Философский контекст и мифологическая символика «восточных легенд» Д. Н. Мамина-Сибиряка. . В то же время Джучи-Котэм – умный и талантливый полководец, он по-настоящему предан главной героине, хотя беззаветная любовь оказалась гибельной для самого Джучи-Котэм и, по сути, погубила и его дочь. Сложное, отнюдь не просветляющее влияние оказала любовь и на юного Аланчу-ха-на. Любовь будит в нем желание следовать тем кровавым обычаям и законам, которые существовали у его предков.

Замысел легенды «Лебедь Хантыгая» был достаточно подробно изложен самим писателем в письме к адвокату А. А. Ольхину [190] Там же. , в котором Мамин-Сибиряк признавался: «Легенда претендует на некоторое философское значение». Это философское значение Маминым-Сибиряком определялось как критика концепции личного самосовершенствования, которая изложена в «Исповеди» Л. Н. Толстого. С точки зрения писателя, «всякое личное самоусовершенствование основывается на эгоизме и на желании быть лучше других, а это ведет к таким мелочам в великом деле спасения, как вопрос об одежде, еде и пр.» [191].

Легенда «Лебедь Хантыгая» начинается с расспросов хана о том, где хаким Бай-Сугды. Оказывается, этот лебедь Хантыгая, «слеза радости, улыбка утешения, свет совести» уже полгода как «заскучал». Бурун-хан ценит хакима: «Ты выше меня, потому что я сейчас хан, а завтра меня съедят черви, а ты умрёшь – после тебя останутся живые чудные песни. Ханов много, а хаким Бай-Сугды – один» [192].

Услышав от хакима, что «моя зима пришла, а мой коршун уже летает над моей головой, и я чувствую, как веют его крылья.», хан решил, что причина тоски лебедя Хантыгая – страх надвигающейся смерти. Однако оказалось, что певец вдруг постиг обманчивость своих песен о радости и любви, и, более того, ему теперь кажется, что его песни – это обещание несбыточного в то время, как мир ввергнут в пучину бедствий. Мучает его и то, что он внушал эти иллюзии своими песнями другим: «Нет, хан, не смерти я боюсь, а того, зачем я жил так долго. Моё сладкое безумство пело песни, а ненасытное сердце искало новых радостей. Но теперь нет больше песен. Давно углубился я в учёные книги, в это море мудрости, и чем дальше углубляюсь в них, тем сильнее чувствую, сколько зла я наделал своими песнями. Я обманывал их сладким голосом и молодых, и старых людей, я сулил им никогда не существовавшие радости, я усыплял душу запахом роз, а вся наша жизнь только колеблющаяся тень промелькнувшей в воздухе птицы. Горя, несчастий, нужды и болезней целые моря, а я утешал и себя, и других одной каплей сладкой отравы. Мои песни теперь нагоняют на меня тоску. Бурун-хан, чем больше читаю я мудрые книги, тем сильнее вижу собственное безумство.» [193]