Марк Уральский - Бунин и евреи

«Дорогой Марк Ефимович,

Будьте добры, напечатать прилагаемое по возможности не откладывая в долгий ящик. Если что-либо не понравится вам, сделайте на моей статье оговорку, что вы в том или ином не согласны со мной. А если и это не удовлетворит Вас, не печатайте ее совсем: ни на какие, даже малейшие, сокращения и изменения моего текста я, к сожалению, не могу согласиться. А если напечатаете, распорядитесь, пожалуйста, чтобы Ваша контора выслала мне две или три вырезки по воздуху.

Сердечно жму Вашу руку и желаю всего доброго.

Ив. Бунин P.S.

Зеелер уголовный преступник, которого спасли от тюрьмы А. М. Михельсон и М. А. Алданов. Последний вскоре будет в Нью-Йорке и может подтвердить вам, что я говорю сущую правду.

И. А. Бунин

Милые выдумки

Года три или четыре тому назад в какой-то русской газете, – не помню точно ее названия, – издававшейся, кажется, в Сан-Франциско, какой-то Окулич сообщил, что я, вскоре после мировой войны с Гитлером, летал в Москву и принимал какое-то участи в расстреле Краснова <���см. выше письмо Бунина Цетлиной от 25 октября 1947 года – М. У>. А узнал я о существовании этого Окулича, ныне, кажется, уже умершего, и его удивительном сообщении благодаря ныне благополучно здравствующему американскому профессору Глебу Струве: кто-то прислал мне вырезку из той же газеты, – “Письмо в редакцию” ее, – в каковом письме этот самый почтенный профессор сделал некое возражение Окуличу: написал, что насколько ему, Глебу Струве, известно “уважаемый Окулич” (так буквально выразился Глеб Струве) ошибается: Бунин в Москву не летал, но что от Бунина, судя по его поведению по отношению к большевикам, всего можно ожидать. В чем именно это мое поведение выражалось, Глеб Струве не сказал и глаза Глеба Струве ничуть не лопнули от стыда после его “Письма в редакцию” по адресу “уважаемого Окулича”.

Не менее милую выдумку прочел я на днях и в одном парижском журнале: в четырнадцатой “Тетради” издательства “Возрождение”. “Тетради” эти редактирует С. П. Мельгунов, вот появилась в последней из них статейка о книге моих “Воспоминаний”, подписанная девичьей фамилией его жены, – П. Степанова, – и начинающаяся так:

“Они (эти ‘Воспоминания’) написаны, конечно, с большим мастерством и читаются с огромным интересом”.

Начало хоть куда. И даже скреплено словом “конечно”. Но, увы. Продолжение сделало бы честь Окуличу и Глебу Струве: в нем есть сообщение, что я “вхож” в советское посольство в Париже. Что значит “вхож”? Значит, что я свой человек там. Но ведь это чудо из чудес! В книге моих “Воспоминаний” напечатано такое количество и такое качество строк и целых страниц, посвященных большевикам, что они посадили бы меня на кол, будь я в их руках. В большой просак попала госпожа П. Степанова, благодаря той на редкость злобной запальчивости, с которой (совершенно непостижимо, почему и зачем?) ей взбрело в голову кинуться на меня: не только в пух и прах разнести мои литературные воспоминания, оклеветать их, – я будто бы ни одного доброго слова не сказал ни об одном из писателей, современных мне, – я, который с такой сердечностью и даже восторгом помянул Гаршина, Короленко, Чехова, Куприна (времени расцвета его таланта), – но и унизиться до позорной выдумки политической.

Ив. Бунин».

10 мая Бунина – Ландау-Алдане в ой :

«Дорогая Татьяна Марковна,

Только сегодня вспомнила, что вчера был Ваш Новый Год 337. Поздравляем с прошедшим днем рождения и желаем здоровья, успехов, словом, “ни пуха, ни пера”, а главное, чтобы Ваша будущая старость была бы легче нашей.

Последние дни были очень тревожные: у “моего” опять его “любимая” болезнь, раз по семи мне приходилось выносить… А у меня, как на грех, печень взыгралась<���…>. Меня клонит в сон, но не всегда удается поспать. <���…>. Хорошо, что Л<���еонид> Ф<���едорович> вернулся, он помогает. Последние два дня у меня прошла тупая, ноющая боль вверху печени. Надеюсь, вывернулась.

Кончаю архив 338. И много читаю и делаю выписки из Чехова 339и все больше и больше восхищаюсь этим замечательным писателем и человеком с необыкновенным чувством достоинства, умом и твердым характером и большой ответственностью. Книпер, конечно, была от лукавого, тут обострилась его болезнь, и он несколько свихнулся, потерял свою сдержанность, почитайте его письма к ней – это не Чехов пишет.

Когда мы вас увидим?

Целуем и обнимаем вас.

Л<���еонид> Ф<���едорович> шлет поздравление Вам.

Привет. Ваша В. Бунина

Приписка:

Получила письмо от Рери».

Положение Чеховского издательства за все время его существования было не особенно прочным. Так, например, 21 июня Алданов из Америки извещает Бунина:

«…Приятное: 1) никто в Чеховском издательстве не сомневается, что Фордовская организация осенью <���…> даст еще деньги, так что издательство будет существовать и в 1954 году. <���…> Неприятное: 1) Теперь денег у них нет и “до осени” они ни с кемновых договоров подписывать не могут. <���…> 2) Старых книг, т. е. уже вышедших отдельным изданием, они ни у кого больше принимать не будут кроме Вас».

24 августа Бунина – Ландау-Алдановой:

«Дорогая Татьяна Марковна.

Только что прилетело письмо (от 20 авг<���уста>) от “Вашего” “моему”, которое меня встревожило. Что собственно с Вами, какие боли? У меня года два были боли в области позвоночника от недостатка кальция, теперь прошли – я вовремя захватила. Запускать, по словам Зернова, рискованно, как вообще всякую болезнь.

<���…>

Я была в <���клинике – М. У.> у Л<���еонида> Ф<���едоровича> дважды – возили друзья, от нас через лес 4 километра, путь приятный. Парк, в котором разбросаны дома разных размеров, очень хорош. Находится на берегу Сены. Воздух превосходный, зеленый луг, столетние деревья. Есть и кедр ливанский. Второе лето я изредка дышу там свежим воздухом.

Л<���еонид> Ф<���едорович> радуется, когда к нему приходишь. Он тихий, не сглазить, никаких неприятностей персоналу не доставляет, сон хороший, аппетит нормальный, всем доволен, недостает ему только фруктов, конечно, я привожу их. Главное его занятие – писание, исписывает много бумаги. Обо всем расспрашивает, всем посылает привет, интересуется, кто где проводит лето. Послал как-то “моему” папирос, вернее дал денег на покупку хороших турецких папирос: “Хочу Ивану Алексеевичу доставить удовольствие”. Но порой сбивается на бред: ему кажется, что его знали многие, когда он был ребенком, есть и другие “поньки”.

“Мой” не радует: задыхается. <���…> Сегодня взяла последние деньги из банка и завтра возьму этот аппарат к себе: залог 5000 фр<���анков> и 1500 f. за десять дней + лекарства. Может быть, и поможет. Ослабел очень от потери крови. Нервен донельзя.