Марк Уральский - Бунин и евреи

В 1940 году Атран бежал от нацистов в Америку, где продолжил свой бизнес. В Нью-Йорке он занимался еще и недвижимостью, и на этом поприще тоже весьма преуспел. Не оставлял он своим вниманием и русскую культуру в изгнании. В числе спонсоров «Нового журнала» значится и его имя.

В 1945 г. Фрэнк Атран основал филантропическую организацию «Atran Foundation», в которой после его смерти продолжают успешно работать члены его семьи. Через этот фонд он сделал крупные вклады в пользу различных еврейских организаций. В 1950 году Атран пожертвовал 1 млн. долларов на строительство лабораторного корпуса больницы на горе Скопус (Израиль). А за несколько месяцев до смерти он основал (впервые в Америке) кафедру идиш в Колумбийском университете, подарил пятиэтажное здание Еврейскому трудовому комитету и пожертвовал миллион долларов больнице «Mount Sinai» («Гора Синай») в Нью-Йорке. Фрэнк Атран является одним из наиболее видных филантропов из числа русских евреев, поддержавших обескровленную Холокостом идишевскую культуру и молодое еврейское государство.

О возможном денежном вспомоществовании со стороны Ф. Атрана в письме к Бунину от 22 мая 1948 года сообщает Марк Алданов:

«Вчера один богатый человек (Атран, чулочный король) выразил в разговоре со мной желание поднести Вам в дар в знак того, что он Ваш поклонник, двадцать тысяч франков. К счастью, с одной стороны, к сожалению, с другой, деньги он хочет уплатить Вам из своих парижских капиталов. К счастью, это потому, что мне обидно переводить Вам деньги по официальному курсу: банки платят 295, да еще берут, естественно, комиссию; между тем, оказия, вроде Кодрянской (очень ей кланяемся), бывает нечасто. Но есть и “к сожалению”: если бы он тут же выдал чек на эти 66 долларов (20.000), то я был бы совершенно спокоен, а так, боюсь, дело может немного и затянуться. Правда, он твердо обещал мне, что сегодня напишет своей парижской конторе распоряжение выплатить Вам 20.000. Он при мне под мою диктовку по буквам записал Ваш адрес. Если Вы, скажем, недели через две еще этих денег не получите, дайте мне знать: я опять у него побываю» 144.

Заботу Соломона Самойловича Атрана о русских писателях-эмигрантах можно отнести к разряду «культурологических феноменов». Тот факт, что глубоко укорененный в еврейской духовной традиции человек помогал выживать на чужбине не только своим соплеменникам, но и соотечественникам из числа «титульной нации», культура и религия которой никогда не демонстрировали симпатии по отношению к еврейству, на наш взгляд, является предметом отдельного исследования и интерпретации. Здесь, несомненно, важную роль играют самые разные мотивации: психологические аспекты, политический контекст, личные эстетические предпочтения и соображения нравственно-этического порядка. При этом все они, в терминах Юргена Хабермаса, выступают как «условия, определяющие ситуацию практического действия <���…> как моменты тотальности, которые нельзя развести как живые и мертвые, факты и оценки, неуместные средства и осмысленные цели» 145.

С учетом такой вот диалектики можно было бы проанализировать и факт тотального «русского одиночества», о котором писал еще в начале каких-то годов Михаил Осоргин, отмечавший, что в эмиграции, «там, где духовный уровень выше, где углублены интересы мысли и творчества, где калибр человека крупнее, – там русский испытывает одиночество национальное; там, где близких ему по крови больше, – одиночество культурное. Эту трагедию я и обозначаю словами заголовка: русское одиночество… <���…> русский за рубежом захирел и сдался, уступив общественные посты иноплеменной энергии… Еврей акклиматизируется легче… – его счастье! Зависти не испытываю, готов за него радоваться. С тою же готовностью уступаю ему честь и место в разных зарубежных общественных начинаниях и организациях… Но есть одна область, где “еврейское засилие” решительно бьёт меня по сердцу: область благотворительности. Я не знаю, у кого больше денег и бриллиантов: у богатых евреев или у богатых русских. Но я совершенно точно знаю, что все большие благотворительные организации в Париже и в Берлине лишь потому могут помогать нуждающимся русским эмигрантам, что собирают нужные суммы среди отзывчивого еврейства. Опыт устройства вечеров, концертов, писательских чтений достаточно доказал, что обращаться к богатым русским – бесполезная и унизительная трата времени…» 146.

Промышленников и предпринимателей из числа коренных русских в эмиграции «первой волны», действительно, было немало. Однако, как это ни странно, они не проявляли в массе своей интереса к судьбе национальной культуры, выказывая, как правило, безразличие по отношению к Бунину и другим русским писателям-эмигрантам. В контексте темы «Инородцы – спасители русской культуры в изгнании» отметим также армян и, в первую очередь, деятельность знаменитого в «русском Париже» филантропа Абрама Гукасова 147, издателя газеты (1920–1940) и журнала (1949–1974) «Возрождение». Бунин публиковался в газете «Возрождение» до 1927 г., а после войны Гукасов издавал его книги.

Атран же до самой своей кончины платил пенсию Бунину и давал деньги на печатание его книг, которые, правда, особых доходов не приносили. Хорошо информированный Марк Алданов писал по этому поводу В. Н. Муромцевой-Буниной 7 июля 1952 года, что поскольку по смерти филантропа большая часть его состояния перешла Фонду его имени, денежные выплаты «будут продолжаться и, таким образом, Бунины будут обеспечены еще почти на год» 148.

Дон-Аминадо (25 апреля/ 7 мая 1888, Елизаветград Херсонской губ. – 14 ноября 1957, Париж).

Начиная с предотъездного одесского периода и вплоть до последних дней Ивана Бунина, его близким заботливым другом становится один из самых популярных литераторов эмиграции поэт-сатирик Дон-Аминадо. С Дон-Аминадо – так подписывал до 1940-х годов свои произведения поэт-сатирик и мемуарист Аминодав Петрович (Пейсахович) Шполянский – Бунин познакомился еще в 1914 г. В «окаянные годы», оказавшись в Одессе, они особенно сблизились, и впоследствии, уже в парижской эмиграции, неизменно сохраняли обоюдную симпатию и все годы, за исключением военного лихолетья (1940–1944), поддерживали близкие дружеские отношения. В письмах 149к Дон-Аминадо Бунин обычно обращается к нему в самой интимной форме: «дорогой друг», «милый, дорогой друг».

В дневниках Буниных его имя мелькает очень часто и, как правило, в контексте всякого рода мелких повседневных ситуаций.

«Болтаем с милым Шполянским, который неизменно острит (Вера Бунина, 17/30 июля 1919 г.)».

«<���Алданов рассказывал.> Обедал он вместе со Шполянским, Инбер 150и Габриловичем <���Галич>. Пол-обеда шел разговор о Яне.