Марк Уральский - Бунин и евреи

Оба горячо обнимаем Вас обоих. И Цетлиных».

3 мая 1945 года Бунины вошли в свою парижскую квартиру на улице Жака Оффенбаха 1. В Париже их благие намерения – избегать общественной активности, – как и предсказывал Я. Б. Полонский, уступили диктату реальной действительности и, никак того не желая, Иван Алексеевич оказался своего рода «знаменем» настроенного в тот момент достаточно просоветски литературного большинства. К этому кругу лиц принадлежало и все его ближайшее окружение: Бахрах, Зуров, В. Варшавский, Адамович, Тэффи, Даманская, Н. Рощин Л. и Я. Полонские и др. Со своей стороны Москва, заинтересованная – из сугубо пропагандистских соображений, – в возвращении Бунина на родину, засылала в Париж своих эмиссаров, которые должны были убедить писателя принять такого рода решение. 28 мая Бунин сообщает Алданову, что тотчас по приезду послал ему «коротенькое письмо», а 14 мая телеграмму насчет денежной помощи Т. А. Осоргиной, составленную вместе с Я. Б. Полонским. Далее он пишет:

«Повторяю то, что уже писал Вам об Америке: чем же мы там будем жить ? Совершенно не представляю себе. Подаяниями! Но какими: очевидно, совершенно нищенскими, а нищенство для нас, при нашей слабости, совершенно уже не под силу. А главное – сколько времени будут длиться эти подаяния? Месяца 2, 3, а дальше что? Но и тут ждет нас тоже нищенское, мучительное, тревожное существование. Так что, как-никак, остается одно: домой. Этого, как слышно, очень хотят и сулят золотые горы во всех смыслах. Но как на это решиться? Подожду, подумаю… хотя, повторяю, что ж делать иначе? <���…> Здесь, как Вы, верно, уже знаете, стали выходить “Русские новости” (еженедельно). Я дал в 1-й № рассказ <���“Холодная осень” – М. У.>. Газета приличная. И вообще – ничего не поделаешь» 134.

Получив сообщение, что Бунин подумывает о возвращении, Алданов шлет ему 30 мая длинное ответное письмо:

«…С большой душевной болью прочел вчера полученное письмо Ваше от 12 апреля. <���…> Перехожу к главному. Не пишу пока снова о переезде в Америку, так как жду Вашего обещанного письма об этом. Хочу только коснуться поездки “домой”. Марья Самойловна <���Цетлина> чуть не заплакала, когда я сегодня ей прочел Ваше письмо. Она только восклицала: “Это безумие!”, “Боже мой!” и т. д. Я хочу подойти к этому “объективно”, как если бы дело шло не о Вас и не о том тяжком горе, которое для меня означала бы разлука с Вами (ведь навсегда, – Вас назад не отпустят). Я прекрасно понимаю, что такое опять увидеть “дом”, какой бы он теперь ни был. Это ведь большое общее горе. Если спокойно обсуждать “плюсы” и “минусы”, то это такой плюс, с которым минусы несоизмеримы. Но я эти минусы перечислю: 1) Читали ли Вы воспоминания Телешова? Он очень тепло пишет о Вас и сообщает, что Вы скончались в 1942 году и что последнее письмо Ваше было: “хочу домой”. Очевидно, там говорили и писали, что Вы умерли (помните примету: очень долго жить). Письмо же, вероятно, – то Ваше письмо к Алексею Николаевичу <���Толстому>, о котором и здесь были слухи? Повторяю, книга Телешова написана, в общем, в благородном тоне, с любовью к Вам. Однако он сообщает о покаяниях Куприна (нам бывших неизвестными). Боюсь, что это обязательно, как бы ни приглашали и что бы ни обещали. Вы ответственны за свою биографию, как знаменитый русский писатель. 2) Кто Вас зовет и что именно Вам обещают?… Думаю, что часть обещаний исполнят, некоторые книги Ваши издадут, отведут квартиру и Вы получите много денег, на которые и там сейчас ничего купить нельзя: там голод и нищета такие же, как почти везде в Европе. Однако и это во многом зависит от того кто обещает. 3) У Вас там, кажется, ни одного близкого человека не осталось, – разве Телешов, если он еще жив? Алексей Николаевич умер. Молодые писатели Вас встретят почтительно и холодно, – так, по крайней мере, я думаю. А некоторые будут напоминать об “Окаянных днях” 135. 4) Если у Вас еще есть остатки премии, то их Вы никогда не получите, – разве их эквивалент, вероятно, не очень ценный.

Повторяю, перечисляю только минусы. На всё это Вы совершенно справедливо можете мне ответить: “А что же Вы можете мне тут гарантировать?” Действительно, мы, друзья Ваши, можем только обещать всячески для Вас стараться делать всё, что можем. Знаю, что это немного.

Я прекрасно понимаю, как Вам тяжело. Мои чувства к Вам не могут измениться и не изменятся, как бы Вы ни поступили. Извините, что пишу Вам обо всем этом. Никакого совета в таком вопросе я Вам дать не могу и не даю. Мне казалось только при чтении Вашего письма, что Вы хотите знать мое мнение».

12 июля Бунин пишет Алданову:

«…Дорогой Марк Александрович, уже с месяц тому назад получил 6 книг «Нов< ого > журнала» (от 4-ой до 9-ой включ< ительно >, с большим сожалением, что не получил 1-ой, 2-ой, и 3-ей) и, конечно, первым делом прочел Ваш роман < “Истоки”– М. У> – на этот раз особенно интересный и широкий, – поистине удивительный Вы человек и писатель! – несколько непонятный мне только в одном (пока, м<���ожет> б<���ыть>) – в личности художника, который почему-то хочет или должен – видеть Бакунина и Маркса; с большим нетерпением жду продолжения; <���… > Книги же своей и до сих пор не получил , хотя уже несколько раз просил о ней Цвибака, – помогите, дорогой друг, в этом!

<���…>

Теперь о Вашем письме от 29-го июня. Не очень я “балую” Вас сведениями о себе? Но, дорогой мой, на то есть две причины; о первой из них я Вам уже писал: мы добрались сюда бесконечно усталые от ликвидации нашей жизни на V.illa Jeannette, здесь бесконечно устали от разборки великого множества чемоданов с нашим жалким имуществом и приведения в мало-мальски сносный вид нашей квартирки, совершенно дьявольски загаженной моими постояльцами; сбились с ног и от посетителей; а кроме того почти тотчас я заболел – сперва грипп, жар, насморк, потом кашель, мучивший меня – особенно по ночам – месяца полтора беспрерывно и ослабивший меня, и без того ужасно слабого, уже до полной потери воли и способности написать сносно даже открытку; прибавьте к этому хлопоты и заседания у нас по устройству моего вечера, – 19 июня я читал <���…> – с ужасной болью в груди, надорванной кашлем, но, слава Богу, с успехом, при переполненном зале и с заработком тысяч в тридцать (из чего нельзя однако заключить, что дела мои очень поправились <���т. к. нужно выплачивать много долгов – М. У.>. <���…> Очень благодарю, что поправили мою ошибку в “Чистом понедельнике”. Вы спрашиваете: “Пришлете ли Вы нам другие Ваши рассказы? Или Вы предпочитаете “Русс<���кие> Новости>?” Но, дорогой мой, ведь у Вас еще есть 2 моих рассказа (“Мадрид” и “Второй кофейник”) – или они Вам не нравятся, не подходят? Сообщите, пойдут ли они? Я просто стеснялся слать Вам еще, а никак не “предпочитаю” – просто очень нужны были те 4 тысячи, кои я получил за “Холодную осень”; “хорошей” газету я вовсе не нахожу, убедился в этом тотчас после того, как прочел первый №. Ехать я никуда не собираюсь – поживем – увидим… хотя, на что, чем поживем? Сердечно обнимаю Вас и Т<���атьяну> М<���арковну>».