Максим Кантор - Чертополох и терн. Возрождение Возрождения

Искусство Пикассо в годы войны не только противостоит фашистской идеологии (о своей общественной позиции Пикассо публично заявил уже в 1937 г., объясняя причины, побудившие писать «Гернику»), мало этого, творчество Пикассо оказывается в изоляции, окруженное фашистской эстетикой. Фашистская эстетика — везде: на плакатах, в газетах, в музеях и в мыслях — притом повсеместно. Превращение европейской эстетики в фашистскую произошло, как порой кажется, внезапно — однако трансформация была хорошо подготовлена.

Искусство 40-х гг. XX в. подчас обсуждается как своего рода упадок, вызванный ослеплением, массовым гипнозом; на деле же это был, несомненно, расцвет, которого ждали и который готовили. Сотни мастеров переживали эмоциональный подъем, и количество сделанного за короткий промежуток торжества фашистской идеологии в мире — поразительно. Фактически такой экстраординарный всплеск энтузиазма (выраженного, помимо маршей и гимнов, еще и в создании монументов и произведений искусства) сопоставим только с Ренессансом XV в. Возникла — совершенно как в XV в. — эстетика, связанная с представлением об идеальном человеке, об эталоне красоты, об идеальном государстве. Человек, изображаемый на фашистских плакатах, в фашистских картинах и статуях, не является просто «героем» пропаганды — прежде всего это образец идеального гражданина идеального общества, то есть олицетворение гармонии, забытой буржуазным обществом. Прежде всего (и отрицать это невозможно) фашистская эстетика оживила античный идеал, столь популярный во время Ренессанса, но утраченный за прошедшие пять веков. И впрямь, кавалер с полотен Ватто, крестьянин Милле и бульвардье Мане в крайне малой степени напоминают Дорифора.

В XX в. западный мир переживает процесс обновления генетического культурного кода, происходит очередное «возрождение»; сколь бы кощунственно ни звучало слово «возрождение» по отношению к режимам, объявленным сегодня бесчеловечными, но приходится признать, что авторитарные режимы инициировали процесс именно культурного «возрождения», хотя и своеобразного. Сопоставимые по интенсивности и всеохватности с процессами Ренессанса XV в. — в Италии, Бельгии, Нидерландах, Германии, Испании, Венгрии, России происходят своего рода реверсные движения вспять, к языческой культуре, к этническим корням. Фашизм пробуждается в XX в. неуклонно, набирая правоту и страсть, пробуждается и как реакция на «коммунизм», на «интернационал трудящихся», на развал империй — и как самостоятельная сила. Начавшись как оппозиция коммунистической идеологии (Эрнст Нольте выдвигает теорию «консервативной революции» как оппозицию «пролетарской революции»), фашизм постепенно утверждает себя как позитивная строительная сила. Направлена эта сила на восстановление империй, недавно похороненных мировой войной, на принципиальное обновление идеи империализма. Империи умерли после Первой мировой войны, но фашизм не просто гальванизировал империализм, но придал идее империи новое бытие. Идея мировой фашистской империи вбирает в себя и нечто от идеи мировой монархии Данте, и от концепции языческого Рима, и от хтонических импульсов природной силы, которые ценятся выше, нежели монархическое право. Фашизм возрождает не Священную Римскую империю, но дохристианскую имперскую идею.

Как и пять столетий назад, процесс культурного обновления начинается исподволь, провоцируется конкретными политическими и идеологическими нуждами, обретает своих «пророков» и «подвижников», сопоставимых по влиятельности с гуманистами кватроченто. В данном случае, в XX в., этот процесс «возвращения» вспять не связан с христианством и христианским гуманизмом. Палингенез XX в. так же, как и палингенез XV в., обращается в языческое прошлое Европы, — но на этот раз вовсе не затем, чтобы укрепить христианские доктрины Вергилием и Платоном, найти синтез Фомы Аквинского и Аристотеля. Сейчас — цель иная (и, как кажется, актуальная), вернуть природную стать и мощь декадентской Европе.

Фашизм приходит повсеместно и везде находит понимание; было бы неверно полагать, что учение, взывающее к сплочению нации, к этническому братству, к гордости, пробуждающее жизненную силу, триумф воли (пользуясь оборотом Лени Рифеншталь), славящее физическое здоровье и бытовую нравственность — не возбуждает в людях творческий потенциал. Расцвет искусства, в частности пластического искусства, изобразительного искусства, при фашизме — внезапен, ярок и убедителен и по размаху сопоставим лишь с энтузиазмом времен кватроченто. Фашистская эстетика проходит несколько этапов, общих для всех культурных анклавов Европы. То, что начиналось как агрессивная демонстрация энергии, стихий, разрушающих старую культуру (футуристы, супрематисты и т. п.), выполнило свою функцию, отвергнув устаревший «гуманизм» вместе с буржуазным дряблым творчеством. Доктрина Муссолини, изложенная за подписью дуче в XIV томе «Итальянской энциклопедии», содержит следующее утверждение: «С 1870 по 1915 год тянется исторический период, когда жрецы новой веры засвидетельствовали сумерки своей религии, разбитой вдребезги декадентством литературы и активизмом практики. Активизм — это национализм, футуризм, фашизм». С этим утверждением спорить сложно: действительно, итальянские футуристы и российские супрематисты демонстрировали силу, коей не знали мастера XIX в. Молодые варвары, дерзость которых вызывала восхищение во всех странах, снесли ветхие устои декадентства, отменили «эстетизм» и рассудительную меланхолию. Малевич, Маринетти, Боччони, фашисты первого поколения, выполнили свою работу тогда, когда антропоморфный образ гуманиста, как он толковался художниками XIX в. — исчез. «Я верю лишь в силу», — говорил Морис Вламинк. «Кто силен — богат. Кто силен — хорош. Когда ты слаб, ты добр лишь из трусости»; и далее: «Я повышал все красочные тона (…) я был варваром — нежным и полным насилия». Подобные лозунги прозвучали повсеместно в Европе — и отнюдь не Гитлер их инициировал…

Футуризм второго поколения (сменивший дерзания молодых варваров) — это уже футуризм имперский, и он отливается в формы, вспоминающие Римскую империю. То искусство, что предшествовало новой силе и новому порядку, — более не требуется.

Пикассо живет во Франции, где действует одновременно с десяток националистических (по сути, фашистских) партий: Национальная народная группировка (Rassemblement national populaire, RNP), французская коллаборационистская партия, основанная бывшим министром авиации Марселем Деа (Marcel Déat) в январе/феврале 1941 г. Цель — «защита расы» и сотрудничество с нацистской Германией; Народная Партия Франции (Parti Populaire Français) — это фашистская партия во главе с Жаком Дорио (Jacques Doriot); Французское движение (Mouvement franciste, MF) издает газету «Франшизм»(Le Francisme), финансируется Муссолини, лидер Марсель Бюкар (Marcel Bucard); Бюкару принадлежит лозунг: «Наш Франшизм то же, что Фашизм для Италии»; Революционное Социальное Движение (Mouvement Social Révolutionnaire) — лидер Эжен Делонкль (Eugène Deloncle) с идеологией корпоративизма, фашизма, антисемитизма, антикоммунизма; Революционное социальное движение (Mouvement social révolutionnaire — MSR) — правое революционное движение, основано в 1940 г. Его основателем был также Эжен Делонкль, который ранее был связан с Cagoule (CSAR). MSR поддержал возвращение Филиппа Лаваля в правительство Филиппа Петена в Виши после того, как он был удален из правительства в декабре 1940 г. Ла Кагуль (La Cagoule, Капюшон), секретный комитет революционной борьбы — фашистская антикоммунистическая и антисемитская террористическая организация; вместе с Делонклем в числе основателей Эжен Шуллер (Eugene Schueller), основатель компании «Л’Ореаль». Этот список можно длить: наследие Шарля Морраса и «Аксьон Франсез» дало обильные всходы.