Максим Кантор - Чертополох и терн. Возрождение Возрождения

Подобно рыцарю, пускающемуся в путь в поисках Грааля, чтобы снискать любовь Дамы, авантюрист XVIII в. идет в путь в поисках любви, но его представления о любви иные — он ищет выгодного брака, денег и плотских утех. Перед нами словно кривое зеркало dolce stil nuovo «Мемуары» Казановы, «Молль Флендерс» и «Роксана» Даниэля Дефо, «Фанни Хилл» Джона Клеланда, «Опасные связи» Шодерло де Лакло, Мариво и Ретиф де Ла Бретонн.

Двор Изабеллы д’Эсте и двор Маргариты Наваррской уже был достаточно фриволен; и Иоахим Дю Белле, и Торквато Тассо, и Джентиле Романо, и Шарль Лебрен, мастера XVII в., были изысканы, и стиль их рисования сладок — но их герои сохраняют стать, которую когда-то сформировал Микеланджело. Мастера барокко писали галантных, но все еще могучих кавалеров, скроенных на античный манер. Картины Рубенса кокетливы и монументальны одновременно, у его героя развитая мускулатура титана и завитые усики вельможи. Несмотря ни на что, эстетика синтетического имперского стиля еще длит традицию кватроченто. Вряд ли героинь росписей Джентиле Романо можно отождествить с Беатриче и Лаурой, но правды ради и Джентиле Романо, и Лоренцо Коста — оба работали для Изабеллы д’Эсте, а Лоренцо Коста иллюстрировал «Триумфы» Петрарки. И мастер барокко, следующий заветам фривольного изысканного двора поздних герцогов Гонзага, может считать себя наследником Высокого Ренессанса.

Но в XVIII в. меняется интонация рассказа — и меняется анатомия европейца. Шагнуть прямо от образов Микеланджело и Рубенса к карикатурам Гойи — немыслимо. Гойя никогда не пришел бы к издевательским гротескным линиям «Капричос», если бы между ним и Рубенсом (но это всего лишь сто пятьдесят лет) не появился иной человеческий типаж, уже не имеющий отношения к пропорциям, установленным Леонардо и Дюрером.

Как необходимый этап мутации европейской физиологии, возникла гротескная фигура нового героя-любовника. Казанова, кавалер де Грие, Вальмон, маркиз де Сад — они уже не клянутся Амуром, но служат Венере, они по-своему отважны и выходят на поединки с соперником. Это все еще ренессансная, имперская эстетика, но у кавалера изогнутая талия, вытянутая шея, пухлые щеки, тонкие ножки. Это существо иной породы, нежели человек Ренессанса. В какой-то степени гравюры XVIII в. воскрешают моду Бургундии XV в.: те же вычурные жесты, те же водопады складок, тонкие щиколотки и запястья; но вместо готической жилистой бургундской породы возник иной человек — ломкий и вертлявый.

И лицо этого вертлявого кавалера прикрыто маской. XVIII в. называют веком маски — вечный карнавал! Они только начали жить собственной жизнью, вне мифологии Священной Римской империи, эти люди взрослеют, они готовят революцию, чтобы стать наконец собой! Но, чтобы наделить оригинальными чертами этих маленьких стаффажных человечков, рассыпавшихся по холстам, нужна новая идея, новая эстетика — вот тогда и появится новый герой — а эстетики нет. Пока они только уничтожили образ Прекрасной Дамы, это первый необходимый шаг.

Гегель утверждает, что разумное действительно, и рациональная философия налицо, но современники философа ходят в масках: Казанова, Лонги, Гоцци, Гольдони. Странный момент истории, когда политика и рациональная философия опережают эстетику. В случае Ренессанса было прямо наоборот — эстетика опережала политическую реальность.

Но реальностью XVIII в. является властное общество, ему еще предстоит найти свой язык и свою мораль. Общество верит в рынок. Значит, это будет мораль рынка.

Вильям Хогарт описал жизнь общества, которое занято тем, что изобретает свою мораль, отказавшись от морали прежней. Это хроника усилий пройдох и нуворишей, которые считают себя столпами правового общества. Повесть о том, как люди решили строить мир, основанный на разуме и законе, и преодолели прежние догмы ради создания демократического финансового центра мира. Хогарт показал, что такое мораль и эстетика рынка, на котором торгуют всем: должностями в парламент, родительским домом, честью женщины, убеждениями, друзьями, жизнью.

Фламандцы XVII в. любили изображать торговые ряды, но общества рынка до Хогарта никто не нарисовал. В сущности, революция, как выяснилось впоследствии, и произошла ради окончательной победы прагматического общества рынка над эстетикой Ренессанса; но поняли это только в XIX в. В XVIII в. Хогарт только начал писать хронику, только зафиксировал первые мутации. Благодаря Хогарту появились Гойя и Домье.

В 1743 г. Хогарт пишет цикл картин под общим названием «Модный брак», едва ли не первый критический анализ мутации светского общества в сторону общества рыночного. Данная серия полемизирует с известной рыночной теорией Кейнса: тот считал, что в результате взаимообмена возникает своего рода равновесие, которое само по себе есть поступательный механизм. Но Хогарт показывает, что после обмена никакого прогрессивного механизма не возникает: дело в том, что каждая из сторон вкладывает в сделку свои худшие качества. Факт тот, что до Хогарта никто в европейском искусстве не сделал попытку описать глобальную трансформацию идеалов: возникло общество, смешавшее сословия ради власти капитала; расчет перечеркнул традиционные понятия о чести и красоте — но новых не предложил. Аристократия продала на рынке честь, а благородства и рыцарства на сделке не представила; буржуазия предъявила алчность — а тягу к изобретениям и открытиям замолчала. В результате сделки — разрушено старое, новые проекты оказались отвратительны. Конечно же, Хогарт пристрастен. Но мастер подходит к обществу в духе присущего английской философии (см. Оккам) номинализма: он скрупулезно перечисляет явления, а вывод оставляет зрителю. Ведь, вполне возможно, кому-то и понравится результат.

Хогарт — номиналист и позитивист; изобразительное искусство такого подхода попросту не знало; английского изобразительного искусства до Хогарта, по сути, не существовало, а мелочная детализация бургундцев или нидерландцев к позитивизму отношения не имеет. И бургундцы, и нидерландцы остаются идеалистами: вписывают множество мелких деталей в генеральную конструкцию. Хогарт «общего» в принципе никогда не описывает. В этом — парадокс: Хогарт пишет общество, но не высказывает общих утверждений. Он, как пристало позитивисту, предъявляет доказанные факты один за другим. Постепенно складывается общая картина.

Серия полотен «Модный брак» описывает историю женитьбы обедневшего аристократа на дочери богатого буржуа. Это, так сказать, случай, обратный «Мещанину во дворянстве». В XVII в. мещанство и буржуазия пытались пробраться в аристократию; в XVIII в. разорившийся аристократ мечтает породниться с буржуазией. Так именно и формируется общество, если внимательно следовать за мыслью Хогарта: аристократия приносит к алтарю свои пороки и тщеславие — буржуазия свою жадность и расчет. Результат союза Хогарт внимательно прослеживает по этапам. Поскольку позитивист Хогарт — художник, который не просто уделяет внимание деталям, но строит на анализе мелочей высказывания, следует потратить время на подробный экфрасис картин. Аллегорическое и дидактическое значение произведений можно обсудить потом.