Владимир Колесов - Концептология

Что же касается разной силы и энергии восприятия индивидуумом, то это зависит от личной одаренности, развитости мышления и степенью образованности. Познавать концепты столь же сложно, как и пользоваться ими: обычно человек знает обыденные концепты, освоенные им с детства, он различает воду, гору и лес, но в недоумении останавливается перед концептами «благо», «добро», «зло» или «любовь» и «свобода». Изучение гуманитарных наук, и особенно в школе, есть погружение ученика в ментальный мир русских концептов, освоение их в различной форме; научные термины на основе иностранных языков восполняют мир русских концептов и часто представляют собою их переформулировку. Усложнение концептуального мира происходит постоянно, каждая эпоха выделяется преимущественным вниманием к определенным концептам с забвением остальных.

Переформулировку и «забвение» можно иллюстрировать на соотношениях типа естественный — естественность, существенный — существенность, женственный — женственность и сотнях других, выражающих один и тот же концепт, но в различных формах. «Застывание в предметности» имени существительного приводит к «забвению» имени прилагательного, которое само по себе уже не употребляется, а только служит восполнением видового понятия; ср. естественный продукт, естественная форма, естественное событие — в отношении к родовым продукт, форма, событие и в противоположности к «неестественным» их проявлениям. Открытие «теории относительности» в начале XX века вызвало активное распространение слов с суффиксом -ость, выражающих максимально абстрактное представление о сущности, заложенной в словесном корне и представленной в имени прилагательном. Такие имена существовали и раньше, но образовывались от коренных качественных прилагательных, ср. бѣлъ — бѣлость, живъ — живость, старъ — старость. К концу XVIII века началась экспансия слов на -ость, образованных уже от относительных прилагательных, а к началу XX века любое, в сущности, имя прилагательное, в том числе и заимствованное, могло соединиться с этим суффиксом, выражая высшую степень абстрактности признака, ср. папиросность моей сигареты у Бальмонта. Собственно говоря, у поэтов начала века эта тенденция и развивалась, именно поэты остро чувствуют духовное давление времени.

Историческая справка. «Приближение к концепту» проходило в течение тысячи лет.

Первым представлением о значении была мысль о разуме, оформленном глаголом: разум — содержание, глагол — форма (глаголом называли слово речи). Кирилл и Мефодий придерживались такой точки зрения, у нас на Руси так полагал Кирилл Туровский в середине XII в. Разум понимался как способность познавать, как представление образа и смысла слова, прямо как содержание, а также как довод, принцип и даже закон. Такова Древняя Русь с ее «стихийным материализмом».

Второй термин явился как калька с греческого syneisis ‘здравый смысл’ в слове съмыслъ, в старославянском языке понимаемый как разумность, т. е. более отвлеченно, чем разум, а в древнерусском как ум, разум, замысел, намерение или содержание (мысли) с XII в., а в современном значении едва ли не с XV в. Смысл не в глаголе, как разум, а в слове, под которым понимался текст. То же соотношение мысли и слова, что и прежде, но уже ближе к сути дела — не представление образа, а идея мысли, не простое гол-гол, а слышимое и узнаваемое слово. В отличие от внешнего разума, понятие смысла проникает в суть вещей, но носит амбивалентный характер: смысл еще и разумность, но вместе с тем и своего рода значение. Таков символизм реализма.

Третий термин еще ближе к представлению о знаке: слово значение впервые фиксируется в словаре 1731 г., происходит от глагола значити ‘указывать’ (1676), и определенно связано с понятием (термин, который впервые появляется в то же время — 1704 г.). Значение уже полностью связано с мыслящим субъектом и стало восприниматься как объективное понятие. Это уже новая эпоха рационализма, которая в теории познания именуется концептуализмом — от латинского слова conceptus ‘понятие’.

Первый круг движения мысли завершен, и Пушкин своим афоризмом связал концы и начала «постижения смысла», он сказал: «Нет, не будем клеветать разума человеческого неистощимого в соображении понятий, как язык неистощим в соображении слов». Разум и глагол. Да, на протяжении тысячелетия русская культура находилась в сфере аристотелевских идей, согласно которым языковое и логическое разведены «телесно», но сопряжены «духовно» — язык и мысль развернуты в параллельные линии, совместно противопоставленные предметному миру (вещь). Мир развивался в обратной перспективе — он раскрывался навстречу человеку, и человек впитывал в себя всё богатство мира, насыщался им, вознося благодарности Богу. Зримым остатком такого положения осталась русская икона, по традиции сохранившая обратную перспективу. XIX век перевернул перспективу познания — она стала прямой. Человек сам стал определять точку зрения, начала и идеи, важные и полезные для него. Так с «коперниканской революции» Канта началось движение к концепту — вглубление в суть «вещи в себе» («для себя»).

Кант создал научную теорию познания, сосредоточившись на мышлении, что обратным образом привело к выделению сознанием вещи; вещь стала философской проблемой, раньше на нее не обращали внимания, поскольку исходили из неё в своих суждениях. По закону контраста (идея — предмет) возникла мысль о вещи в себе (an sich), непознаваемой и таинственной. Постижение «вещи в себе» и стало задачей философии на следующие два века.

Мы говорим о перспективе, но реально нет никакой перспективы — всё двумерно, как на детском рисунке или в мазне абстракционистов. Пространства также нет — есть конкретное место, да и видим мы мир перевернутым. Времени тоже нет — есть только настоящее, и русский язык доказывает это, сводя систему времен к прошлому состоянию (результату завершенных действий) и модальности будущего (хочу пойти, стану работать, буду делать и т. д.); категории вида и времени разведены в сознании. Цвета нет также, и человечество исторически совершенствовало цветовосприятие на черно-белом фоне (все цвета — отсутствие цветов). Летописи отражают этот процесс: в XII в. радуга трехцветная, в XV в. уже пятицветная, фиолетовый мы осознали только в XVIII в. с подачи западных языков. Японцы различают более двухсот оттенков цвета — дальневосточный воздух создает вибрацию цветовых оттенков в зависимости от времени дня. Художники видят цвет не так, как обыватели, в сознании обобщающие оттенки собирательно родовым словом, подобно тому, как в древности красный цвет обозначался как красивый (исконное значение слова красный). Именно язык подтверждает, что многие народы просто «не видят» те или иные цвета, и потому нет слов, их обозначающих. В чем же дело? Дело в мозге. Мозг совершенствовал и углублялся в новую реальность, создавая новый мир мысли, выстроившей прямую перспективу, поставившей мир на ноги, разделившей пространство и время на составные части, и расцветивший мир красками.