Марк Уральский - Марк Алданов. Писатель, общественный деятель и джентльмен русской эмиграции

В письме от 29 сентября 1950 года И.М. Троцкий подробно рассказывает Алданову о своем недавнем посещении Стокгольма:

В Стокгольме я виделся с проф<���ессором> Фре<���д>риком Бё<���ё>ком, с покойным историком литературы проф<���ессором> Ламмом, а также с Антоном Карлгреном. Первые двое – члены Нобелевского комитета. Карлгрен – эксперт по славянской литературе и профессор славистики. Встречался и с другими лицами, близкими к Нобелевскому комитету и осведомленными с его кулисами. Все они знают, что И.А. Бунин выставил Вашу кандидатуру в лауреаты. Почти все знакомы с Вашими произведениями.

Единственное горе то, что Вы эмигрант. В кулисах Нобелевского комитета царит тенденция присуждать премию только национальным писателям, и, по преимуществу, вновь образовавшихся государств. Индия, Пакистан и Израиль стоят на очереди. Виднейший кандидат от Израиля – Мартин Бубер, мыслитель, писатель и профессор Иерусалимского университета. <���…> Томас Манн прилагает все усилия, чтобы литературная премия в этом году досталась Bendete Сroce <���Бенедетто Кроче> или Черчиллю. Шведы мечтают поднести премию своему поэту (забыл его фамилиию 484 484 Имеется в виду шведский писатель Лагерквист лауреат Нобелевской премии по литературе 1951 г. ), вышедшему из народа, из самых низов. Будь И.А. Бунин здоров – можно было бы кое-что в этом смысле предпринять. Со смертью Сержа де Шессена у нас никого в Стокгольме нет, кто мог бы, где нужно, словечко заговорить или нажать надлежащую кнопку. Лично я состою в переписке с двумя влиятельными членами Нобелевского комитета, но судя по их поведению, они, по-видимому, связаны с кем-то обещаниями. Вот, дорогой Марк Александрович, вкратце все, что могу сообщить по интересующему Вас вопросу. По секрету Вам скажу, что еще до войны И.А. меня всячески убеждал в необходимости завоевать для Вас Стокгольм. Он искренне стремился содействовать в заслуженном получении Вами Нобелевской премии. Но как преодолеть Ваше эмигрантское положение?

10 июля 1951 года И.М. Троцкий пишет Алданову в Ниццу:

Дорогой Марк Александрович! Согласно вашей рекомендации, правление Литфонда ассигновало г. Сабанееву 25$ и г. Постельникову 15$. Прилагаю чек на 40$ и дружески прошу означенные суммы передать Вашим протеже. Считаю нужным поставить Вас в известность, что, согласно решению, принятому правлением, впредь все лица, обращающиеся к Литфонду за помощью, должны свои просьбы излагать в индивидуальной форме. Для Вас, дорогой Марк Александрович, вероятно, не без интереса будет узнать, что на 22 октября назначено общее собрание членов Литфонда, на котором правление даст отчет о его деятельности и ближайших планах, равно как расскажет о причинах, повлекших уход из правления некоторых его членов. От имени правления и моего собственного благодарю Вас за приветы, переданные <���от> А.Я. Столкинда.

P.S. Квитанцию прошу прислать в мой адрес».

В ответном письме от 16 октября 1951 года Алданов сообщает И.М.Троцкому:

<���…> Ваш чек был на мое имя, и я его послал в Нью-Йорк на свой счет в банке (хотя посылать из Франции деньги чеками не разрешено). Сабанееву я заплатил здесь в Ницце из своих франков по курсу черной биржи, – просил его этот курс узнать и указать мне, что он и сделал. По тому же курсу послал Постельникову франки в Париж. Прилагаю их расписки. Сумма во франках не указана, так как это и Фонду было бы не очень удобно. Рад, что Правление успешно работает. Слышал, что скоро начнется большой сбор. Желаю успеха. Если нужно поместить обычное обращение в «Н<���овом> р<���усском> слове», конечно, это сделаю. Сделает, наверное, и Тэффи. А если Бунин хоть чуть-чуть поправится (сейчас ему худо), то, без сомнения, напишет и он. <���…> Надеюсь, что у вас все благополучно. У нас тоже, более или менее. Примите и передайте супруге наши самые лучшие пожелания.

Ваш М. Алданов».

Во всех последующих письмах М.А. Алданова к И.М. Троцкому, хотя по форме они в большинстве своем являются прошениями о материальной помощи тем или иным бедствующим литераторам, красной нитью проходит «нобелевская тема». Вот один характерный пример. В почтовой открытке, датированной, по-видимому, 1953 г. Алданов пишет Троцкому:

Дорогой Илья Маркович. Сердечно Вас благодарю за Вашу любезность, – эти пятьдесят франков <���…> переданы по назначению <���…>. Очень мило с Вашей стороны. Как Вы живете? Когда будете в Париже? Шлю Вам самый сердечный привет и самые наилучшие пожелания. Ваш М. Ландау-Алданов.

P.S. Я, разумеется, давно послал д-ру Калгрену «Пещеру».

В письмах к И.М.Троцкому Алданов, как правило, отмечает конфиденциальность и даже «секретность» своих посланий, подчеркивая этим высокую степень интимности и доверия своему адресату.

Вот и письмо от 6 декабря 1953 года, лейтмотивом которого является тоскливое замечание: «У всех горе, трудная стала жизнь», – начинается с сугубо личной просьбы:

Пишу Вам по конфиденциальному делу, – пожалуйста, никому не показывайте этого моего письма. Я вчера получил письмо от Кадиша 485 485 Кадиш Михаил Павлович – юрист, переводчик, журналист, активный общественный деятель «русского Парижа». . Его положение (материальное, да и моральное) просто отчаянное. Как Вы помните, Фонд обещал ему помочь. Когда мы с Вами у меня прощались, Вы уполномочили ему сказать, что в ноябре ему будет дана ссуда. Я его, разумеется, повидал в Париже (отдал ему Ваше пальто, он был страшно рад и благодарен Вам) и сказал ему о предстоящей ссуде. Теперь он мне пишет, что ничего не получил. В чем дело? Вы помните, я много говорил о нем на октябрьском заседании Правления <���…> Была записка от него. <���…> Не будете ли Вы любезны, напомнить Фонду?

Далее идет рассказ о финансовых проблемах Веры Николаевны Буниной, которая после смерти мужа:

живет преимущественно на помощь друзей и почитателей, правление <���Литфонда> в принципе приняло решение послать <���ей> не менее 500 <���доларов>, но по частям, <���просьба – М.У. > следить за тем, чтобы это не было забыто и чтобы деньги высылались каждый месяц».

После сакраментальной фразы:

Иван Алексеевич, знаменитейший из русских писателей, умер, не оставив ни гроша! Это memento mori <���лат. – Помни о смерти>, – Алданов переходит к рассказу о своем положении:

У всех у нас дела не блестящие, не очень хороши они и у меня. Я подсчитал, что из моих 24 «рынков», т.е. стран, где переводились мои романы, теперь осталась половина: остальные оказались за железным занавесом…. Сначала Гитлер, потом большевики… Прежде была маленькая, крошечная, надежда на Нобелевскую премию, – Иван Алексеевич регулярно каждый год, в конце декабря выставлял мою кандидатуру на следующий год. Теперь и эта крошечная надежда отпала: я не вижу, какой профессор литературы или союз или лауреат меня выставил бы. Слышал, что другие о себе хлопочут, – что ж, пусть они и получают 486 486 Намек на Б.Зайцева, который, по слухам, впоследствии не подтвердившимся, представлял свою кандидатуру в Нобелевс-кий комитет. , хотя, думаю, у русского эмигрантского писателя вообще шансов до смешного мало. <���…>. Однако дело никак не во мне, а в Кадише и в Буниной. Я за них очень на вас надеюсь, дорогой Илья Маркович. <���…> Если вы сейчас вне Нью-Йорка, то, пожалуйста, от себя напишите о Кадише Марку Ефимовичу <���Вейнбауму>, не пересылая, конечно, моего письма, в котором он мог бы усмотреть упрек.