Николай Ямской - Легенды московского застолья. Заметки о вкусной, не очень вкусной, здоровой и не совсем здоровой, но все равно удивительно интересной жизни

Зато итог, как сообщалось в свое время в рекламе про клизмы из Сызрани, «превзошел все ожидания».

Ресторан в гостинице «Москва» был поистине дворцового типа. Но все же в чем-то для «широких трудящихся масс». Потому что Щусев спроектировал самый большой в столице ресторанный холл аж на 500 мест. Особенностями своего пространственного решения новое помещение явно напоминало одно из прежних творений этого зодчего. Но, слава богу, не застывший в похоронной тишине ленинский Мавзолей, а гулкий зал ожидания Казанского вокзала.

От дальнейших с ним аналогий ресторанный зал спасало потрясающее по своему художественному уровню убранство потолка и стен. Оно и неудивительно. Потолки украшали росписи и лепные плафоны с изображениями Дворца Советов работы выдающегося мастера монументально-декоративного жанра Евгения Лансере. К ним впоследствии присоединился и живописный «Салют Победы» Александра Дейнеки! А на стенах банкетного зала появились картины с изображением достопримечательных мест столицы работы художника Ильи Машкова — одного из бывших участников авангардной группы «Бубновый валет». Словом, тоже не последнего мастера в ряду заслуженных деятелей искусств России.

На остальное лучше посмотреть собственными глазами, поискав в Интернете. На запечатлевшую интерьеры живопись своих Иогансонов не нашлось. Но кое-какие документальные фото там сохранились. Кое-что виртуально спас кинематограф. А еще что-то, но уже предметно перепало Музею архитектуры, который успел вывезти из разоряемого здания ресторанную люстру, несколько плафонов работы Лансере и еще кое-что по мелочи…

Кроме собственно ресторана, в гостинице «Москва» можно было еще очень славно провести время в двух кафе. Одно из них называлось «Огни Москвы». Находилось оно на самом последнем, 15-м этаже высотного корпуса гостиницы. И вплоть до конца с середины 1950-х годов оставалось чрезвычайно популярным у влюбленной молодежи местом встреч.

Второе кафе работало только в летнее время. Оно вольготно располагалось на крыше основного шестиэтажного корпуса, откуда открывался красивейший вид на Дом союзов с его знаменитым Колонным залом, Театральную площадь с Большим театром и цветущим перед ним сквером. Очевидно, как раз по причине распахивающейся оттуда панорамы режиссер Г. Александров выбрал это кафе для съемок одного из ключевых эпизодов фильма «Цирк» (1936). Напомню, что по сюжету именно сюда, задумав сорвать советский аналог доселе его непревзойденного циркового номера «Из пушки на Луну», иностранный продюсер Кнейшиц (артист П, Массальский) приглашает простодушную директорскую дочку Раечку. Именно ей предстоит осуществить рискованный полет под купол цирка. Так что возможный Раечкин перевес грозит роковыми последствиями. «Но лишние несколько килограммов для артиллерии не имеют никакого значения!» — коварно заверяет девушку господин Кнейшиц. И вкрадчиво пододвигает Раечке аппетитнейший песочный торт.

А вот этими словами Кнейшиц совершенно не погрешил против истины. Незаметно нагулять парочку-другую килограммов — что в ресторане, что в кафе гостиницы «Москва» — было проще простого. Правда, возможность тут же все и растрясти в танцах до упаду — тоже существовала. В ресторане, например, с расположенной справа от входа эстрады весь вечер энергично всхлипывал страшно дефицитный тогда джаз. Однако беда заключалась в том, что противостоять искушению удавалось немногим: очень уж вкусные подавались в «Москве» выпечка, торты и мороженое. Не говоря уж обо всех остальных изделиях ресторанной кухни, на которой много лет царил один из самых замечательных столичных шеф-поваров Григорий Павлович Ермилин.

Кстати, в 1960-х годах именно им возглавляемый коллектив выступил с почином о введении в дневные часы обеденного меню по сниженным ценам. Предложение было поддержано другими грандами столичного ресторанного дела. После чего во время дневного рабочего перерыва залы стали заполняться сотрудниками близлежащих учреждений. А также всеми, желающими отобедать недорого и по высшему разряду.

Однако главное священнодействие по высшему разряду происходило, естественно, ближе к вечеру. Тогда даже процедура вручения меню выглядела иначе. Его в старой «Москве» не просто приносили. Его величаво вручал строго все подмечающий метрдотель. Более солидного, страниц в двадцать, описания в респектабельной темно-вишневой папке в других столичных ресторанах я, признаться, не встречал. И первый раз начал вчитываться в этот на нескольких иностранных языках текст с истинно папуасским ужасом. Ведь даже на родном русском такие названия, как «лангет» или «фрикасе», мне тогда мало о чем говорили. Со временем, конечно, жизнь образовала. Да и гастрономические университеты в любимом «Будапеште» не прошли впустую. Так что сегодня я могу навскидку назвать сразу несколько фирменных блюд, которые особенно запали в этих стенах в душу в связи с надвигавшейся в 1980 году Московской Олимпиадой: сельдь «Олимпийская» (к ней подавался в соуснике майонез, смешанный со сметаной); мастерски приготовленные рыбные котлеты и конечно же лучшее изделие собственного кондитерского цеха — торт «Славянка» (пышная смесь из муки, сахарного песка, с добавками сгущенки и халвы)…

В памяти ее неподражаемый евроазиатский вкус преследует меня до сих пор.

Еще чудом кое-где сохранившиеся с дореволюционных времен кулинарные традиции и профессиональное мастерство старых кулинаров, помноженное на умелую рационализацию, объективно несли людям благо. Но, как и все в стране, к середине 1980-х годов власти даже этот процесс ухитрились довести до исступления. Гостиницу, которая еще совсем недавно ошеломляла постояльцев обилием ценных пород дерева, лепнины, мрамора, бронзы, живописи и скульптуры, стали обставлять стандартной мебелью. Вот именно тогда-то и был нанесен первый удар по оригинальным интерьерам, разработанным самим А. Щусевым и осуществленным целой группой видных художников.

Следующей в список потерь попала кухня. Беда под названием «всеобщее оскудение» посетила ее в перестроечное и особенно постперестроечное время 1990-х годов. Тогда же ресторан в гостинице «Москва» переименовали в «Столичный». Пришпандоривание этого заслуженного водочного бренда к сильно устаревшему вместе с гостиницей ресторану напоминало процедуру плутовского переклеивания этикеток с подменой содержания. Ну, все равно как если бы в порожнюю бутылку из-под «Столичной» залили почти самопальную «Московскую особую» какого-нибудь калужского разлива. Причем подмена осуществлялась прямо на глазах. Так, вместо доброго старого джаза с подмостков понеслась попса. А в сильно «похудевшем» меню возобладали блюда, так сказать, «русской кухни». Каждое готовили минут за двадцать пять — тридцать. Но так, что все, даже самое простенькое из старенького вроде семги с лимоном или советским сыром со слезой, вспоминалось с безысходным сожалением о безвозвратном прошлом.