Андрей Ястребов - Пушкин и пустота. Рождение культуры из духа реальности

Понаслаждаемся!? Или потрудимся??

Недавний опрос, проводимый ВЦИОМ, показал, что телевидение занимает верхнюю позицию в строчке предпочтения россиян. Смотрят телевизор 60 % россиян. Занимаются домашним хозяйством, детьми, дачей – 46 %. Читают газеты – 42 %. Встречаются с друзьями – 33 %. Читают книги – 27 %. Слушают музыку – 24 %. Просто отдыхают, расслабляются – 24 %. Интернет (вместе с компьютерными играми) оказался только на 10-й строчке, рестораны и кафе – на 16-й.

Конечно, можно укорить ТВ в торговле хаосом, обвинить в общем низком художественном уровне, противопоставить признанным гениям классической литературы. Можно еще во многом и многом упрекать ТВ… Очень легко занять удобную архаическую позицию, родственную противникам паровоза в XIX веке, взять и опоэтизировать лошадку. Но эта позиция не только старомодна, но и принципиально ошибочна.

Один из самых традиционных упреков ТВ – его призыв к наслаждению. Действительно, телевидение реабилитирует бездействие, не давая телу работать, позволяя нежиться, сливаться с комфортом квартиры. ТВ поднимает тело только для того, чтобы оно налило чаю, поужинало, а потом с вожделением или негодованием внимало скоморошьему действу. Да, безусловно, декларируемая буквенной культурой самобытность зрителя ампутируется, усредненный некритический подход размывает основы индивидуальности, снижение объема частной рефлексии приводит к всеобщему экстазу. Все это так, но тотчас возникает несколько совсем не праздных вопросов. Почему потребление культуры должно сопровождаться напряжением души и тела? Почему обыватель XX века не имеет права на отдых? Отчего праздник должен восприниматься как что-то дурное в сравнении с трудом? Насколько современному человеку необходима самобытная эмансипированность, проповедуемая книгой? Не является ли сплоченность ТВ-аудитории новой редакцией хрестоматийной народности? Применимы ли патриархальные нормы общежития к культуре, повседневности и бытию современного человека?

Во многом источником отождествления творчества с трудом стал процесс профессионализации писательского творчества. Идея писательства как ремесленного труда возникает в XIX веке. В книгоцентричном мире действие, совершаемое с приложением труда – отмечено безусловной самостоятельной ценностью. Литераторы, доказывая ценность собственного творчества, в письмах, дневниковых заметках принимаются размышлять о сложностях процесса писательства. Восторженные современники и потомки скрупулезно собирают черновики, чтобы не дай бог у кого-то не возникло сомнения в исключительной трудозатратности занятий стихотворца и романиста.

По модели писатель-трудящийся рождается идея «чтение – труд», которая отчасти приближает «трудящегося» читателя к «трудящемуся» писателю, удостоверяет изменившийся статус самой процедуры чтения. Теперь человек, взявший в руки книгу с целью приникнуть к животворящему писательскому слову, превращается в апологета чтения-труда. В общефилософском виде идея чтения выглядит как занятие, требующее особой квалификации, старания, сосредоточенности на интерпретации книги и извлечении разного рода смыслов. Возблагодарение за этот труд равноценно затратам – он приносит эмоциональные, образовательные, философские дивиденды.

Издержки идеи «чтение равно труду» обнаруживаются к концу XX века, когда конкурент книги – ТВ – переформатирует отношения человека с источником культурного знания и информации. Теперь со всей очевидностью осознается, что человек устал нести ношу ответственности перед книгой, нельзя требовать от обывателя верности культурно-идеологическим идеям и повествовательной эстетике, рожденным тысячелетия и столетия назад.