Александр Мень - Русская религиозная философия

Для Франка было очень важным соотношение науки и религии. Потому что он был не только философом, но и социологом, и религиоведом. У него есть одна книга, небольшая, но принципиально важная, которая называется «Религия и наука». Она много раз издавалась на Западе и вышла в те годы, когда велась ожесточенная антирелигиозная пропаганда. Франк кратко отвечает на те вопросы, которые ставила эпоха. «Мы утверждаем, — говорит он, — в противоположность господствующему мнению, что религия и наука не противоречат и не могут противоречить одна другой по той простой причине, что они говорят о совершенно разных вещах, противоречие же возможно только там, где два противоположных утверждения высказываются об одном и том же предмете». Немножко отвлеченно, но если вдуматься, то речь идет как раз об этом. Он поясняет свою мысль на ряде конкретных примеров. Человек сидит в поезде, сидит неподвижно; сосед обращается к нему и говорит: «А Вы можете посидеть неподвижно?» Тот говорит: «Извините, я и так сижу неподвижно». Кто из них прав? Прав, конечно, человек, который говорит, что он сидит неподвижно. Но и тот, который его упрекнул, тоже прав, потому что он же несется на большой скорости — с поездом. Они говорят в разных плоскостях. Подходы к одному и тому же явлению могут быть настолько разными, что невозможно ставить их в одну плоскость.

Так же в отношении науки и религии. Вот его слова: «…наука берет мир как замкнутую в себе систему явлений и изучает соотношения между этими явлениями вне отношения мира как целого, а следовательно, и каждой, даже малейшей части к его высшему основанию, к его первопричине, к его абсолютному началу, из которого он произошел и на котором он покоится». Наука берет как рабочую гипотезу, что мир — это готовая замкнутая система. «Религия же познает именно отношение мира, а следовательно, и человека, к этой абсолютной первооснове бытия, к Богу, и из этого познания черпает уяснение общего смысла бытия, которое остается вне поля зрения науки.

Наука как бы изучает середину, промежуточный слой или отрезок бытия в его внутренней структуре: религия познает эту же середину в ее отношении к началу и концу, к целому бытия или к его целостной первооснове».

Далее, он поднимает вопрос о чуде, которое обычно вызывало резкую критику со стороны антирелигиозной пропаганды. Франк говорит так: когда человек отрицает явление, непостижимое для него, он заранее уже старается себе построить модель мира. Но есть ли основание утверждать, что модель — это точное соответствие действительности? Семен Людвигович Франк опирается на слова блж. Августина, который писал, что религия противоречит не законам природы, а известным нам законам. А далеко не все законы нам известны.

Особенно большое внимание, как я уже говорил, он уделял наукам социальным. И это вовсе не означало, что естественные науки были для него чем‑то второстепенным, просто для него научный подход был лишь частичным подходом.

Франк пишет: «Тот не ученый, не человек науки, для кого весь мир исчерпывается непосредственно видимым, кому кажется, что он обозревает всю реальность, что она лежит перед ним как на ладони и что очень легко и просто все узнать. Напротив, лишь тот ученый, кто чувствует таинственные глубины бытия, кто непосредственно вместе с Шекспиром знает: “Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам”. Знание своего неведения, выраженное в словах Сократа: “Я знаю только то, что я ничего не знаю”, — есть начало и постоянная основа научного сознания. Великий Ньютон, проникший в тайну строения и движения Вселенной, говорил о себе: “Не знаю, чем меня признают потомки, но себе самому я представляюсь маленьким мальчиком, который на берегу безграничного океана собирает отдельные ракушки, выброшенные волнами на берег, в то же время как сам океан и его глубины остаются по–прежнему для меня непостижимыми”».

В 1939 г. выходит его книга «Непостижимое, или Онтологическое введение в философию религии». Несколько книг, развивавших потом эту тему, вышли посмертно: «Реальность и человек», богословские размышления «С нами Бог» — глубокое и блестящее обоснование христианской надежды и веры. Кроме этого выходило множество его небольших работ. Одна из них была посвящена онтологическому доказательству бытия Божия, тому, что человек имеет в своем непосредственном опыте связь с этой великой тайной бытия.

Были у него и политические работы: «По ту сторону правого и левого». Он одним из первых христианских мыслителей показал ценность фрейдовского психоанализа, но подчеркивал, что Фрейд, открыв бессознательное, совершенно не знал, что с ним делать. Фрейд не владел никакой разумной теорией, а пользовался остатками старого вульгарного материализма — это и помешало ему создать настоящую, подлинную теорию культуры.

Таким образом, разнообразные темы пронизывают творчество Франка. Я не знаю, будет ли издана в России его книга «Смысл жизни» (очень важная для молодежи), этого очень хотелось бы, но во всяком случае ее переиздали сейчас в Бельгии, в Центре Восточного христианства.

Политическая позиция его была всегда принципиальна. Когда в конце войны Бердяев в знак солидарности с воюющей Россией хотел принять советское гражданство и невольно увлекся призывами тех, кто приезжал из Советского Союза и говорил, что теперь‑то у нас настанет свобода, теперь у нас все будет хорошо, Франк был возмущен. Я знал людей, которые получали задание привлекать эмигрантов. Один иерарх, которого я знал, в общем благородный человек, ехал в Париж с целым мешком русской земли: он бросал ее с балкона, ее со слезами ловили эмигранты и брали советские паспорта, и уезжали прямехонько в лагеря. Это была трагедия многих людей. Одни хотели верить, другие не хотели верить — было подозрительно: уезжавшие исчезали, как будто в воду канули, от них переставали приходить всякие сведения. Но момент был радостный — близилась победа. У Франка произошла по этому поводу острая размолвка с Бердяевым, Франк писал Бердяеву, что тот поддался влиянию и думает, что там, за кордоном, все хорошо, но он, Франк, в это не верит, считает, что тирания продолжает свое дело, несмотря на победу народа. И мы знаем, что Франк оказался прав.

Кроме Бердяева, Франк был очень близок с Петром Бернгардовичем Струве — одним из видных политических и общественных деятелей России тех лет. Струве издавал блестящий и богатый по содержанию журнал «Русская мысль», который был, естественно, в 1917 г. закрыт. Франк вел в нем философский раздел. Сейчас номера этого журнала появляются в букинистических магазинах, я думаю, что это замечательное чтение.

Теперь несколько выдержек из творений Франка, чтобы вы составили себе представление о его стиле мышления. Вот как он говорит об отношении в обществе к свободе и о том, как мы должны пользоваться плодами цивилизации: «Существовали общества, основанные на рабском труде, и фактически во всяком обществе есть люди, доведенные до рабского состояния; но тогда они и не являются участниками и деятелями общественной жизни, и в лице их общество содержит в себе некий омертвевший осадок. Никакой дисциплиной, никаким жесточайшим давлением нельзя заменить спонтанного источника сил, истекающего из глубин человеческого духа. Самая суровая военная и государственная дисциплина может только регулировать и направлять общественное единство, а не творить его: его творит свободная воля. Всякая попытка парализовать индивидуальную волю, поскольку она вообще осуществима, приводя к потере человеком своего существа как образа Божия, тем самым ведет к параличу и омертвению жизни, к разложению и гибели общества. Всякий деспотизм может вообще существовать, лишь поскольку он частичен и, со своей стороны, опирается на свободу. Всякая диктатура сильна и жизнеспособна… лишь поскольку она, с одной стороны, сама творится свободной нравственной волей… Вот почему социализм в своем основном социально–философском замысле — заменить целиком индивидуальную волю волей коллективной… поставив на его место бытие “коллектива”, как бы слепить или склеить монады в одно сплошное тесто “массы”, есть бессмысленная идея, нарушающая основной неустранимый принцип общественности и могущая привести только к параличу и разложению общества. Он основан на безумной и кощунственной мечте, что человек ради планомерности и упорядоченности своего хозяйства и справедливого распределения хозяйственных благ способен отказаться от своей свободы, от своего “я” и стать целиком и без остатка винтиком общественной машины, безличной средой действия общих сил. Фактически он не может привести ни к чему иному, кроме разнузданного самодурства деспотической власти и отупелой пассивности или звериного бунта подданных». Так писал Франк около полувека тому назад.