Иван Полуянов - Деревенские святцы

10 мая — Степан.

В устных календарях — ранопашец.

Курицы, не решаясь покинуть седла-насесты, кудахчут, скворец перед дуплянской встряхивается, ворчит хрипло под нос, будто насморк подхватил: ей-ей, сейчас чихнет.

Холодно, лапти скользят по инею. Горько напахивает чадом печей, от берез — листом, сжавшимся в кулачок — от утренника отбиться. Тонет деревня в тумане, а по дороге брякоток колес, топанье копыт…

Страда, время для мужика горячее: «поел — и со двора». «.Сей хлеб — не спи, будешь жать — не станешь дремать». Все путем, все ладом: «Где оратай плачет (тяжело!), там жнея скачет (с веселья, что хлебушек удался!)».

Небось по уму-разуму наимогутнейшим богатырем былины возвеличали пахаря Микулу Селяниновича: взял и посадил в карман себе самого Илью Муромца вместе с конем!

«Баба Яга, раскорякою нога», «кривоногий растрепал, а зубастый причесал» — коснемся орудий труда земледельца.

Мелькают в былинах, загадках, песнях сохи, тогда как плуги были в ходу у славян с X века, как наиболее пригодные для дернистых, тяжелых почв. При подъеме целины применялись многозубые, многокорпусные рала.

На Севере долго господствовала лесополевая, подсечная система земледелия. Вырубалась в тайге деляна, кусты, деревья огруживали в валы и весной сжигали. Называлось это у нас «катать новинки». Как снизились урожаи, поле- льнище или ржище — забрасывалось, разрабатывалось новое.

Железными плугами и боронами у нас первыми овладели льноводы, кто умел зашибить копейку. Тем не менее я помню, на подволоке, в сарае, пылились деревянная борона — суковатка, ржавый сошник, к сохе оглобли. Добро выбрасывать? Э, места не пролежит, авось пригодится!

Интересно было забраться на чердак, рыться в хламе, перебирать пожелтелые бумаги о платежах на выкуп земли, о налогах-податях, картинки — там казаки на позициях под Перемышлем, тут царь-государь проводит смотр воинству, на гимнастерке — Георгиевский крест…

На улицу-то манило, нету моченьки! Носились гурьбой по щавель, собирать «пистики» — головки хвоща, которые и сырые хрупаешь в удовольствие, а сваренные в котелке на костре — совсем объедение.

Отрада сейчас — темные отметины пахоты, зеленеющие озими, ручьи в обрамлении желтых, блестящих, будто залакированных калужниц.

Бабочки порхают, зазывают их ловить. Птюшка — невеличка в кустах тенькает, как из горстки в горстку пересыпает серебряную мелочь. Золоченые пуговки мать-и-мачехи наводят на дурашливую мысль, что у весны зелен кафтан распахнут. Ни к чему ей пуговки, может, завтра поблекнут, облетят пухом.

«После ключника и дожди теплые» — в численнике указка. «Велик, голенаст, грамоте горазд» — о дождике подсказка. А и верно, грамотей: брызнет-пробрызнет, славно распишет пашни всходами, пожни травой — не налюбоваться. Чего там сулят зеленые письмена?

11 мая — тепляк-здоровяк, березовина.

Снег изник, земля обнажилась. Сказывали раньше, нечисть-де, зимовавшая под наметами-сугробами, выбралась на люди, православным пакостит, вяжется болезнями. От низинных лугов, из глубин хвойника нет — нет и дохнет холодом, сыростью, тленом: аж по спине мурашки.

Зато солнце припекает, ветер-здоровяк обдувает — дивья нам жить!

В березах — движение сока. Напор велик, поранена береста, влага так и сочится. Подсыхая, она краснеет — в крови стволы, аж не по себе, как посмотришь.

«Березовицы на грош — лесу на рубль изведешь».

Знаете, у нас березовым соком мало увлекались.

Ребятня лакомство промышляла… в сосновых борах!

Страсть сколько деревьев нами портилось. Облупишь со ствола кору, под ней плотная, сладкая и сочная «болонь». Ножом, балалаечной струной она снимается в виде лапши. Из лакомств лакомство сосновое «сальце», присыпанное толокном.

Березовицу цедили в посуду, использовали как целебное снадобье. Испить соку — хворь как рукой снимет.

12 мая — Девяти мучеников Кизических. День лечений.

«Девять святых мучеников от девяти недугов, девяти напастей исцеляют».

Отчаливали последние суда на Мурман, развертывался лов: «море — то же поле». Пахотная страда разгоралась…

Сегодня слечь в постель рыбаку, на нивушке оратаю?

Господи, спаси и помилуй, ведь дому разоренье!

Знахари Вашек, Мезени, Лешуконья призывали Данилу на белой кобыле, Бабариху, коя на синем камне на синем море сидит, калену сковороду держит — недуги жечь-палить…

Колдовали над одром хворого, по книжке-рукописи зачитывали заговор древний, от дедов-прадедов, «чтобы не ломало, не томило, не жгло, не знобило, не трясло, не вязало, не слепило, с ног не валило и в мать сыру землю не сводило. Слово мое крепко — крепче железа! Ржа ест железо, а мое слово и ржа не ест. Заперто мое слово на семьдесят семь замков, замки запечатаны, ключи в окиян-море брошены, кит-рыбой проглочены…»

14 мая — Яков.

«Солнце встает — выдается лето сухо и ведрено; облачный восход — на дождливый сенокос».

«Теплый вечер, звездная ночь — к урожаю».

Старики за погодой следили, молодежь подтрунивала: «У нашей бабки на все догадки. Смотрит-примечает, ничего не пропускает — примет немного, а на воз не скласть».

В доме достаток, верила в прошлом деревня, зависит и от движения сока берез и распускания почек, от урочного спада половодья, нереста рыбы, расцвета растений, прилета птиц и от солнечных восходов и закатов. Судьбу зерна в земле предрекают раскаты грома в небесах и лягушка на пруду. Забегая вперед, скажем, что, по поверьям предков, ни один месяц годового круга не обладал столь широким набором поворотных дат, как май: 6, 14, 15, 22, 27 и 28 — примите во внимание.

Время, силы мужика отдавались посевной.

Паши, паши… А сей с оглядкой! Предостерегали устные численники: «Раннее яровое сей, когда вода сольет, а позднее — когда цвет калины в кругу». «Кукушка кукует — льны сей». И так далее, и тому подобное, постоянно в сопряжении, в теснейшей связи полевых работ с течением весны, с окружающей средой.

Кратко о зерновых культурах Севера, вообще России.

«Тот и хорош, у кого рожь». Россия раньше сосредоточивала более половины ее мирового производства. Отличие в том, что Архангельская, Вологодская губернии, помимо озимой, занимались яровой рожью. Упорство, трудолюбие достойно вознаграждались: коми, русские, вепсы, карелы брали урожай до 150 пудов (24,6 ц) в пересчете на гектар. Ведь в Приполярье, в нынешнем окраинном Нечерноземье!

Из пшениц охотно возделывалась красная. Душисты, вкусны выпекали из нее пироги и витушки, поел бы сегодня! Заметим, северяне первенство отдавали зерну местной селекции. Вдоль Онеги, Цильмы, в очагах выдающейся крестьянской культуры, с XIX века возделывали сорт необычайно скороспелый, урожайный, который, попав в Канаду, послужил основой знаменитых американских пшениц.