Михаил Шелякин - Язык и человек. К проблеме мотивированности языковой системы

Монологическая коммуникация (коммуникативно -информирующая, в том числе нарративная ее разновидность), возникшая на основе первичного вида коммуникации, осуществляется вне речевой ситуации, как она была определена выше. В ней также проявляются субъекты сознания как говорящие, но более специфическим и сложным образом. Так, в нарративных текстах один субъект сознания выступает в качестве повествователя со своей эгоцентрической позицией, а другие субъекты сознания (персонажи) представляются как говорящие, с эгоцентрических позиций которых рассматривается коммуникативная ситуация или их повествование. Тем самым описываемый персонаж замещает позицию реального субъекта сознания и его эгоцентрическую точку зрения, которую можно назвать вторичной в условиях нарративного текста. Проявление эгоцентризма в условиях реальной речевой ситуации и нарративного текста, наряду с общими для них моментами, имеет свою специфику, на что обратил внимание Э. Бенвенист [Бенвенист 1974, гл. XXI], анализируя употребление временных и личных форм французского языка в планах истории и речи, по его терминологии. В плане истории, повествующем о событиях прошлого, передача фактов прошлого происходит без вмешательства в повествование со стороны говорящего (историка), что отражается на особых личных и временных характеристиках изложения: историк никогда не пользуется формальным аппаратом речевого плана, поэтому он не скажет я, ты, здесь , сейчас и употребляет только формы 3-го лица, а также временные формы аориста, имперфекта, плюсквамперфекта и др. (подобным же образом в русском языке выделяется абсолютное и относительное употребление времен в зависимости от диалогической и повествующей речи). Это объясняется тем, что историк выступает как посторонний наблюдатель объективных исторических событий, в чем проявляется его эгоцентризм, который в этом случае получил отражение в особых языковых значениях.

Таким образом, принцип эгоцентризма в расширенном понимании отражает проявление в языковых значениях отсылки к любому обозначенному субъекту сознания, выступающему в качестве говоряшего (субъекта речи). В дальнейшем изложении мы остановимся на отражении в семантической системе языка некоторых типов эгоцентризма, в которых субъект сознания выступает в качестве говорящего (субъекта речи).

Термин «прагматика» был введен в конце 30-х гг. XX в. американским семиотиком Ч. Моррисом как название одного из трех разделов семиотики, изучающего отношение знаков к их интерпретаторам. Затем этот термин стал употребляться для обозначения области лингвистических исследований, направленных на изучение функционирования языковых знаков в речи, особенно под влиянием логико-философских теорий речевых актов Дж. Остина, Дж. Р. Серла, 3. Вендлера и др., теорий прагматических значений П. Грайса, теорий референции П. Стросона, Л. Линского и др. Такое понимание прагматики языковых знаков отразилось в «Лингвистическом энциклопедическом словаре» (автор словарной статьи Н.Д. Арутюнова): «Прагматика... – область исследований в семиотике и языкознании, в которой изучается функционирование языковых знаков в речи» [Арутюнова 1990: 389]. Подобным же образом определяет задачи прагматического подхода к языковым знакам В.Г. Гак в энциклопедии «Русский язык»: «Прагматика... – раздел языкознания, изучающий функционирование языковых образований в речи – отношение между высказыванием, говорящими и контекстом (ситуацией) в аспекте человеческой деятельности... Если семантика отвечает на вопрос, что говорит человек, а синтактика – как он говорит, то прагматика дает ответ на вопрос – зачем (или почему) он так говорит. Изучая языковые факты непосредственно в их употреблении, прагматика сближается с психологией, социологией, этнолингвистикой, культурологией. Прагматика касается как интерпретации высказываний, так и выбора их формы в конкретных условиях. Основные проблемы, изучаемые в прагматике, – структура и классификация актов речи и интерпретация высказываний [Гак 1997: 360]. Следовательно, с этой точки зрения прагматика языковых знаков обнаруживается в актах речи и связана с говорящим субъектом, адресатом, их взаимодействием в коммуникации и с ситуацией общения: с целями высказывания, их косвенными смыслами (типа: Здесь дует или Мне холодно = просьба закрыть дверь в комнате. Вернитесь, наденьте пальто – Мне будет жарко = не надену ), референцией говорящего, его отношением к тому, что он высказывает, воздействием на адресата, формами и стилями речевого общения (информационный диалог, дружеская беседа, спор и др.), межличностными отношениями участников общения, информативностью адресата и т.д. (см. перечень аспектов прагматического изучения языковых знаков в словарной статье [Арутюнова 1990: 389– 390]). Несомненно, что прагматическое изучение языка в речи позволяет глубоко понять и объяснить реальное употребление языка, что отвечает этимологическому значению термина «прагматика» (от греч. pragma — «действие, дело») и стало ассоциироваться у ряда исследователей с понятием «прагматизма» (полезности, успешности, воздействия) речевых актов.

Таким образом, языковая прагматика в интерпретации Н.Д. Арутюновой и В. Г. Гака является прежде всего прагматикой речи, сближаясь с функциональным изучением языка в речи, и неясна в своих границах в связи с неясностью ее отличия от языковой семантики: как разграничить «что говорит человек» (семантику) и «зачем (или почему) он так говорит» (прагматику)? Разве, например, косвенные смыслы предложений, обычно относимые к языковой прагматике, не являются косвенной семантикой предложений, или вопросительные предложения, также обычно относимые к языковой прагматике, не выражают грамматической семантики предложений?

Более адекватным представляется понимание прагматики языка, высказанное Ю.С. Степановым, Ю.Д. Апресяном и Е.В. Падучевой. Они связывают прагматику языка с проявлением эгоцентризма говорящего и отражением этого эгоцентризма в самой языковой системе.

Так, по справедливому замечанию Ю.С. Степанова, определение прагматики как «раздела семиотики, изучающего отношение использующего знаковую систему к самой системе» [Философская энциклопедия 1967: 338], приводит к тому, что игнорируется фиксация отношения говорящего к языковым знакам в самой знаковой системе языка, см. [Степанов 1998: 379—380]. Вместе с тем эта фиксация является одним из основных измерений языковых знаков, для которого термин «прагматика», по мнению Ю.С. Степанова, не подходит. Поэтому он предлагает заменить его термином «дектика» (букв, «могущий вместить или принять в себя») как отражающим присвоение говорящего языка в момент – и на момент – речи, имея в виду координату «Я – здесь – сейчас» (см. Там же). Думается, что этот термин вряд ли удачен в связи с его фонетической близостью с термином «дейксис», и можно не отказываться от уже привычного термина «прагматика», но понимать его в широком значении как выражающего проявление в семантике языка и речи эгоцентризма говорящего, поскольку отсылка к говорящему составляет сущность прагматики языковых знаков как в системе языка, так и в употреблении их в речи.