Андрей Марчуков - Украина в русском сознании. Николай Гоголь и его время.

Былое юношеское нетерпение попасть в столицу и жажда государственной службы вскоре по прибытии в Петербург сменились у него другими настроениями. Неясность будущего (на службу Гоголь поступил не сразу — он как бы выбирал стезю, хотел утвердиться в своём решении [192], а потом и чиновное поприще, как позже и преподавание, оказались «не его»), высокие цены, погода, оторванность от дома, и без того способные создать гнетущее настроение у молодого провинциала, дополнялись особенностями его характера и организма.

Особенно нагонял на него тоску климат, влиявший на здоровье и, тем самым, на отношение ко всему окружающему. «Мне надоел Петербург, или, лучше, не он, но проклятый климат его: он меня допекает», — жаловался Гоголь своему земляку М. Максимовичу [193]. Мать он просит присылать шерстяные чулки, поясняя, что «здешний климат — не Малороссия» [194]. Жалобы на климат звучат в его письмах очень часто. «Мне надоело серое, почти зелёное северное небо, так же как и те однообразно печальные сосны и ели, которые гнались за мною по пятам от Петербурга до Москвы». «В дороге (из Москвы в родную Васильевку. — А. М.) занимало меня одно только небо, которое по мере приближения к югу, становилось всё синее и синее», — писал он известному поэту и государственному деятелю И. И. Дмитриеву [195]. Характерно, что уже в Москве Гоголь, по собственному признанию, чувствовал себя лучше. Не случайно, что ему так полюбилась Италия — и очевидно, не в последнюю очередь благодаря своему климату, напоминавшему ему родной малороссийский.

Впрочем, такое отношение к Петербургу, чиновной лямке и климату было именно его личным отношением: сотни других его земляков, в том числе нежинских «однокорытников», с успехом находили себя на гражданской и военной службе и не обращали внимание на погоду. А многим вообще полюбились север и белые ночи, как и сам Петербург.

У Гоголя же личные впечатления дополнялись ещё и его пониманием прекрасного. Лишь на юге можно встретить красоту, лишь там можно творить живописцу, убеждён он: «Художник петербургский! Художник в земле снегов, художник в стране финнов, где всё мокро, гладко, ровно, бледно, серо, туманно» [196]. Да возможно ли это? Здесь его убеждения совпали с распространёнными в то время взглядами на Север вообще и Финляндию как его конкретное (и географически близкое) воплощение в частности, как на эстетический антипод творческого и эмоционально-насыщенного Юга. В описаниях Константина Батюшкова, стихах Евгения Баратынского, в «Руслане и Людмиле» Пушкина Финляндия предстаёт как дикий и мрачный край скал и лесов, царство холода и отсутствия цвета:

И хотя своеобразная угрюмая красота этой, по-своему романтичной земли всё же признавалась, но природа не могла не наложить на неё свой отпечаток. И как результат:

Эти строки, принадлежащие ещё одному русскому поэту — Р. И. Дорохову (офицеру, другу Пушкина и Лермонтова, одному из прототипов Долохова из «Войны и мира» [198]), очень хорошо раскрывают и тот образ «страны финнов», который присутствовал в русском сознании, и распространённые в русском обществе того времени эстетические идеалы.

Гоголь же, видевший самый «гладкий» и «мокрый» её кусочек, не оставляет за этой страной даже шанса на художественную привлекательность. На контрасте с блёклым севером с его неяркими видами и сыростью буйная красота малороссийской природы становилась лишь очевиднее и притягательнее. Поэтому неслучайно, что нарисованный Гоголем образ Малороссии, где он провёл детство и юность, строился у него, в том числе, и на противопоставлении Петербургу, возведённому на краю той самой «страны финнов». А облик и характер её обитателей — когда весёлых, когда лиричных, когда широко разгульных, когда простоватых, но всегда овеянных теплотой, — на контрасте с жителями столицы, лишёнными своего колорита северной неяркостью, а также суетой и обыденностью жизни.

Потом Гоголь обратит свой писательский взор к этой будничности жизни, мимо которой проходят, не обращая на неё внимания, хотя там может быть сокрыто что-то очень важное; постарается именно в этой обыденности отыскать человека. Уже «Старосветские помещики» являются шагом вперёд на этом пути. Ведь гораздо труднее увидеть возвышенное в человеке неприметном, чем в прометеевской натуре, труднее отыскать красоту в обыкновенной или даже пошлой жизни, чем в бурные годы войн и народных движений. Тем дороже была увиденная Гоголем и показанная миру необычная для всей этой, в общем-то пустой старосветской атмосферы с её бесконечными обедами и снующими по двору гусятами, любовь Пульхерии Ивановны и Афанасия Ивановича, и потому щемящей грустью проникнут весь рассказ о них. «Чем предмет обыкновеннее, — писал Гоголь, — тем выше нужно быть поэту, чтобы извлечь из него необыкновенное и чтобы это необыкновенное было между прочим совершенная истина» [199].

А северная неяркость и суетность дополнялись «стёртостью» и обезличенностью «народности» петербуржцев. Петербург Гоголь не любил не только из-за климата. Лишь только попав туда, он сразу же уловил, что этот город по своему духу был чужд России. «Петербург вовсе не похож на прочие столицы европейские или на Москву, — писал он матери. — Каждая столица вообще характеризуется своим народом, набрасывающим на неё печать национальности, на Петербурге же нет никакого характера: иностранцы, которые поселились сюда, обжились и вовсе непохожи на иностранцев, а русские в свою очередь объиностранились и сделались ни тем, ни другим» [200]. Интересно, что Гоголь сделал это заключение ещё не видя ни Москвы, ни европейских столиц, однако наблюдение это оказалось весьма точным. Потому и были его казаки и ведьмы, мужики и бабы, семинаристы и дивчата такими притягательными, что сохранили этот отпечаток народности.

Непременным атрибутом цветущего южного края становилась ночь — время суток, вообще весьма почитаемое сентименталистской и романтической литературой, время, когда мир меняется, из понятно-обыденного становясь непознанным и таинственным. Русский читатель был знаком с малороссийской ночью, и не только по впечатлениям путешествующих. Одно из самых поэтических её описаний дал Пушкин: