Николай Ссорин-Чайков - Топография счастья

Наблюдение, что «всякий жаждет счастья», быстро становится принципом желаемого в идеале общественного устройства, например французской Декларации прав человека и гражданина (1789) и республиканской Конституции (1793). Знаменитая фраза Томаса Джефферсона в Декларации независимости США: право на преследование счастья неотъемлемо — написана во многом под философским влиянием Локка. Отсюда следует, что ограничение свободы в поисках счастья является нарушением естественного права человека. То, что целью общества является счастье его членов, неоднократно повторяли отцы американской демократии. Каково же это счастье? Это счастье свободы, счастье независимости и того, что мы сегодня ассоциируем с материальной основой жизни среднего класса. Но счастье прежде всего — это возможность преследования счастья (pursuit of happiness). Это временная категория, но это еще и перемещение в пространстве. Топография счастья «американской мечты» включает в себя знаменитый Орегонский тракт (Oregon Trail) — путь, по которому отправлялись на запад повозки с пионерами и переселенцами [22] Olson S. P. The Oregon Trail: A Primary Source History of the Route to the American West. New York: Rosen Publishing Group, 2004. . Он начинается в основанном в 1827 году форпосте в штате Миссури с красноречивым названием «Независимость» («Independence»). По сторонам тракта, как грибы, вырастают земледельческие фермы, скотоводческие ранчо, маленькие городки — предвестники одноэтажной Америки, неотъемлемой части воображенной всемирной топографии запада США и «Запада» вообще как места прогресса, успеха и счастья.

Но уже в это время топография счастья уплотняется и усложняется. Наметим три линии этих усложнений и модификаций, которые важны для рассмотренных в этой книге тем. Первую линию условно назовем линией «американской мечты». Она, как Орегонский тракт, следует идеям Локка, но и перерабатывает их. Импульс силы преследования счастья здесь — не пассивное подчинение гравитации; источник энергии — сам человек, его активность. Это — энергия роста, миграции, экспансии. (Хотя на запад переселенцев вела не только энергия преследования мирского счастья, но и протестантское провидение. Тракт мормонов — это название одного из ответвлений Орегонского тракта, но также и один из его синонимов.)

Вторая линия — линия Романтизма, который гораздо более нормативен, чем у Локка, в понимании того, что именно считать счастьем. Романтизм видит счастье в простоте. Понятие простого, «элементарного» общественного состояния, конечно, разделяется и Романтизмом (Руссо), и более ранней философией. Таково у Локка общество американских индейцев. «Вначале, — пишет он, — весь мир был подобен Америке, и в еще большей степени, чем теперь, ведь тогда нигде не знали такой вещи, как деньги» [23] Локк Дж. Два трактата о правлении // Локк Дж. Соч. Т. 3. М.: АН СССР. Институт философии / Мысль, 1988. С. 290. . Но эта Америка вовсе не является у Локка моделью счастливого социального идеала, а всего лишь — девственной территорией, открытой для освоения. Предметом собственности, по Локку, может быть только продукт труда, тогда как индейцы, полагал он, не только не знали денег, но и не обрабатывали земли, и, следовательно, «воистину» владели только охотничьей добычей, а не землей, на которой они охотились. Американское «право преследовать счастье» предполагало по умолчанию естественное право селиться на земле индейцев. Орегонский тракт идет прямо в «капиталистическое далеко» по индейским территориям, не замечая их сложной системы землепользования, в том числе и земледелия, и сметая на своем пути их хозяев. Руссо и последующий Романтизм видят исконное человеческое счастье и исконный социальный идеал именно в «элементарных» формах собственности, в простоте, отсутствии денег и неотчужденном владении землей и другой собственностью сообща. Романтизм добавляет образу агрессивного преследования счастья по Декларации независимости нечто противоположное: «острова счастья» — леса и прерии, населенные прекрасными и добрыми «дикарями» (bon sauvage ), а также мотив ностальгии, которой исполнена фигура «доброго дикаря» в качестве уходящей натуры. Это счастье, переживаемое как невозвратная потеря.

Третья линия идет также от Локка, но проходит далее через Маркса и ведет в государственный социализм. Труд, по Локку, создает то, что «воистину твое», т. е. является естественной основой собственности. Именно это понимание лежит в основе трудовой теории стоимости Адама Смита и Маркса. Но для последнего, в отличие от Локка и Смита, труд — ценность сама по себе, а не просто средство создания собственности как основы счастья.

Марксово счастье в труде касается, конечно же, труда неотчужденного, т. е. не превращенного в товар — и даже, в конечном счете, говорит Маркс в «Немецкой идеологии», не детерминированного разделением труда как «чуждой, противостоящей ему [свободному труду] силой», которая угнетает человека, превращая его в заложника добывания средств к жизни:

…В коммунистическом обществе, где никто не ограничен каким-нибудь исключительным кругом деятельности, а каждый может совершенствоваться в любой отрасли, общество регулирует все производство и именно поэтому создает для меня возможность делать сегодня одно, а завтра — другое, утром охотиться, после полудня ловить рыбу, вечером заниматься скотоводством, после ужина предаваться критике, — как моей душе угодно, — не делая меня, в силу этого, охотником, рыбаком, пастухом или критиком [24] Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология. Т. 1. [1845] // Соч. 2-е изд. М., 1955. С. 31. .

Счастье социалистической мысли строится на образе дороги, так же как «американская мечта» — на образе Орегонского тракта. Но топография этого счастья подразумевает долгий исторический путь «от ошибки и несчастья к правде и счастью», если цитировать подзаголовок газеты «Кризис» утописта Роберта Оуэна (1832) [25] The Crisis, or the Change from Error and Misery to Truth and Happiness / Ed. by R. Owen, R. D. Owen. London: J. Eamonson, 1832. . Социализм усиливает исторический нарратив Просвещения — нарратив перехода от «предрассудка» к «правде», т. е. к рационально и верно установленной и сознательно конструируемой модели общества, что эквивалентно переходу от несчастья к счастью. В эпоху якобинской диктатуры в начале 1790-х годов возникает план переустройства Парижа, на котором от Площади Революции широкая авеню вела бы к Площади Счастья [26] McMahon D. Happiness: a history. NY: Grove Press. P. 262. . План остался на бумаге, но эти пространственные аллюзии, которые на языке плана города воплощают идею прогресса от старого режима — через революцию — к счастью, предвещают язык советских архитектурных экспериментов. Но в отличие от века Просвещения предметом критики социалистической мысли являются не столько религия и иерархии феодального общества, сколько иллюзии, предлагаемые человеку самой «рациональной» (Локковской) современностью, сконструированной из критики классического века. Ее результат — капиталистическое общество, с его культом обогащения и буржуазных свобод, — и является той «ошибкой», от которой историческая дорога ведет к истинному счастью.