Абрам Рейтблат - Писать поперек. Статьи по биографике, социологии и истории литературы

Приведенными примерами почти исчерпываются описания социальных аспектов идеального общества в фантастике 20-х гг., поскольку в общем массиве научно-фантастических произведений того времени они редки и носят обычно фрагментарный и неконкретный характер.

В большинстве повестей и романов изображалось не будущее коммунистическое общество, а борьба с его противниками, «картины коммунистического мира заслонялись в них революционными боями и восстаниями» 254. Поэтому элементам утопии сопутствуют обычно элементы дистопии. Иногда это осуществляется в форме контакта советских людей с прошлым. В книге В. Гиршгорна, И. Келлера, Б. Липатова «Бесцеремонный Роман» (М., 1928) герой попадает на машине времени в наполеоновскую Францию и становится правой рукой Наполеона, действуя в целях прогресса страны привычными методами. Например, со словами: «Саботажники! Прописать бы им хорошую Чеку!» (с. 40) – арестовывает членов Академии наук. Впоследствии он создает революционную организацию и осуществляет пролетарскую революцию в Париже.

Однако чаще сопоставление утопических и дистопических элементов осуществлялось в форме «введения» законсервированных «оазисов» прошлого в современность. При изображении этих «обществ» на первый план обычно выходили религиозность населения и наличие классовой борьбы. Например, в романе В. Язвицкого «Побежденные боги» (1924) путешественники (русский и француз) находят в горах Эфиопии изолированное племя, практикующее рабство, человеческие жертвоприношения и т.д. Подняв рабов на восстание против жрецов и победив, они хотят «создать для темных масс что-то новое взамен религии», «пусть они даже примут это как религию <���…>, но мы ее составим по символу веры науки! Мы дадим им скрижали марксизма» (с. 102). Аналогичное общество (но уже на северном острове) изображено в рассказе Л. Гумилевского «Страна гипербореев» (1927). М. Зуев-Ордынец в повести «Сказание о граде Ново-Китеже» (1930) пишет о затерявшейся в сибирских лесах колонии потомков раскольников, сохраняющих быт и представления XVII в. Контакт с окружающим миром ведет здесь (как и у Язвицкого) к вспышке классовой борьбы и гибели этого общества.

Однако прошлое как воплощение дистопии вводилось в НФ чрезвычайно редко. Гораздо чаще мир дистопии репрезентировался капиталистической реальностью, а основное место в повествовании отводилось грядущей борьбе двух социальных систем. Обычно капиталистической Америке противостоит остальной мир, объединенный в одно социалистическое государство. В «Борьбе в эфире» А. Беляева герой, попав в будущее, видит, что в Америке люди выродились физически, фабричные рабочие превратились в придатки машин, а часть населения вообще одичала. Нью-Йорк теперь стал сплошным городом-небоскребом. Американские рабочие в «Пяти бессмертных» В. Валюсинского прикреплены к своим производствам, лишены избирательных и прочих гражданских прав, даже размножение их находится под контролем правящего класса. В повести А.Р. Палея «Гольфштрем» (1928), действие которой отнесено к 1947 г., труд американских рабочих бессмыслен и монотонен, брак и деторождение, развлечения и прочие сферы их жизни строго регламентированы.

В романе Э. Зеликовича наряду с изображением утопических картин коммунистического общества даны и дистопические зарисовки эксплуататорского общества. Там «властвуют тираны», классовые различия находят выражение даже в физиологии (эксплуатируемые – худые и изможденные, эксплуататоры толстые, на грани ожирения). Надсмотрщики убивают непокорных рабочих.

Во многих произведениях показывалась грядущая борьба за победу социализма во всем мире: «…революционный оптимизм ранних советских утопий был эмоциональной проекцией современности в будущее» 255.

Универсальность парадигмы классовой борьбы не ставилась под сомнение. Так, в романе Зеликовича «Следующий мир» можно было прочесть, что «опыт человеческого общества показал, что нигде, никогда и ничто не давалось угнетенным без жестокой борьбы» (№ 4. С. 64) и что революции «так же логически необходимы для прогресса культурного общества, как очистка помещений от грязи» (№ 3. С. 79).

Возник специфический поджанр политической фантастики, изображающий (как правило, без внесения элементов научных или технических допущений) борьбу пролетариата с капиталом и крах буржуазного мира. В одних произведениях речь шла о революции в одной стране («Неуловимый враг» (1923) М.Я. Козырева; «Крушение республики Итль» (1925) Б. Лавренева; «Четверги мистера Дройда» (1929) Н.А. Борисова). В других конфликт принимал всемирный характер. Так, например, повесть С. Буданцева «Эскадрилья всемирной коммуны» (1925) изображает постепенное формирование Всемирной коммуны и победу ее в 1944 г. над капиталистическим «черным интернационалом». В романе Я. Окунева «Завтрашний день» (1924) показаны кризис капиталистического мира в ближайшем будущем, революции и победа коммунизма во всем мире. Аналогичным образом победная поступь социализма и финальное восстание рабочих в Aмерике изображены в «Гольфштреме» А.Р. Палея. Б. Ясенский в романе «Я жгу Париж» (1928) повествует об обострении кризиса в капиталистическом мире, объявлении им войны Советскому Союзу и рабочем восстании в Париже, приведшем к созданию Французской республики Советов. Даже космос, одна из наиболее популярных сфер научной фантастики, превращается в значительной степени в арену классовой борьбы. В «Аэлите» А. Толстого (1922—1923), действие которой разворачивается на Марсе, изображено восстание трудящихся против эксплуататоров, под предводительством красноармейца. В романе Н.И. Муханова «Пылающие бездны» (1924), повествующем о войне Земли с Марсом через пятьсот лет, также показаны революция и гражданская война на Марсе. Наконец, в книге Г. Арельского «Повести о Марсе» (1925) вновь идет речь о революции на Марсе, на сей раз оканчивающейся быстрой победой рабочих. В «Психомашине» (1924) В. Гончарова победоносная революция совершается с помощью землян уже на Луне, причем после победы каждый из трудящихся «счел своим долгом изучить русский как язык народа, восставшего против своих тиранов и боровшегося с изумительной энергией за идеалы трудящихся» (с. 81—82).

Во второй половине 20-х гг. в НФ социальный утопизм (описание будущего социального устройства) постепенно уступает место техническому утопизму (описанию открытий). Феррерас вообще считает, что, «за исключением Замятина, советские авторы научно-фантастических романов с самого начала вознамерились идти по стопам Ж. Верна, создавая научные романы и избегая всякого разрыва с обществом» 256. Путь к улучшению жизни авторы видят теперь лишь в изобретениях, научно-технических новациях. Как говорит герой одного из романов: «Наука может ошибаться в отдельных случаях, но она не ошибается в своей конечной цели – в освобождении человека от слепой власти стихий» 257.