Абрам Рейтблат - Писать поперек. Статьи по биографике, социологии и истории литературы

Отметим, что в Вольное общество любителей российской словесности вступил в апреле 1818 года и младший брат Лобойко Порфирий (также служивший в Петербурге), правда на правах не действительного члена, а члена-сотрудника 513. Порфирий печатал в журнале общества свои стихи 514, а в других изданиях переводы 515.

Лобойко пытался заручиться поддержкой известного мецената Н.П. Румянцева и 1 ноября 1817 года представил ему записку о своих научных планах, демонстрирующую широкий тематический и дисциплинарный диапазон его интересов. Так, он собирался сделать извлечения из книги Ф. Аделунга сведений о лицах, занимавшихся «изучением в России азиатских языков и наречий сибирских народов», из книги И. Аделунга «описаний славянских наречий с дополнениями и поправками Добровского» и из книги Ф. Богуша «О происхождении литовского народа и языка», перевести их и напечатать, написать и опубликовать статью о жизни и научной деятельности С.Б. Линде, а также завести переписку с Ф. Бентковским и И. Лелевелем «в опровержение мнения, распространяемого Шлецером, будто бы польские летописцы не могут служить для российской истории источниками». Уже тут заметено стремление к изучению польского и литовского языков и культуры. В дальнейшем же он хотел осуществить (при поддержке Румянцева) «критическое описание всех внутренних и иностранных источников, пособий, памятников и книг, относящихся к отечественной истории», или описание «заслуг российской академии наук в отечественной истории, географии, этнографии, статистике, лингвистике, описаниями отечественных произведений и памятников, с известиями о сочинениях и сочинителях по сим предметам», или «издать хронологическим порядком glossarium речений, собранных из российских летописей и древних рукописей, из Песни о походах Игоря, Русской правды, судебника, соборных уложений и проч. с истолкованием знаменования речений при помощи других славенских наречий» 516. Румянцев справедливо отметил чрезвычайную широту и сложность названных проектов и попросил сузить и уточнить тему предполагаемой работы. 6 ноября (то есть через несколько дней) Лобойко подал новую записку о намерении составить словарь древнерусского языка 517. Ответ Румянцева неизвестен, но нет никаких сведений о том, что он дал согласие и стал спонсировать эту работу.

Жизнь чиновника была не по душе Лобойко, он хотел вернуться к преподаванию и занятиям наукой. Лобойко познакомился с находившимся тогда в Петербурге известным датским филологом профессором Эразмом Христианом Раском, изучил датский язык и прочел ряд работ по древнескандинавской литературе. Через Раска Лобойко завязал переписку с датскими исследователями древней скандинавской словесности Расмусом Нерупом и Карлом Христианом Рафном, а также с Обществом северных древностей в Копенгагене. Кроме того, в 1821 году он поместил в журнале «Сын Отечества» обзорную статью «Взгляд на древнюю словесность скандинавского севера» 518, вызвавшую немалый интерес в научных и литературных кругах 519.

В том же 1821 году он подал «испытательное сочинение» на освободившееся в Виленском университете место профессора русского языка и словесности, прошел по конкурсу (был избран 26 октября 1821 года) и в феврале 1822 года начал преподавать там. Студенты почти не знали русский язык, поэтому ему пришлось в основном заниматься обучением языку, но и русской литературе он уделял немало внимания. Преподавая теорию литературы (в языке того времени – риторику), он следовал немецкому эстетику и литературоведу И.И. Эшенбургу и И.С. Рижскому 520. Учил он и церковнославянскому языку.

Н.П. Румянцев, финансировавший собирание и изучение материалов по истории России, поручил ему приобретать в Литве старинные книги и рукописи, новые издания по истории Польши и Литвы, налаживать контакты с местными исследователями. Переписка Лобойко с Румянцевым носила весьма интенсивный характер: Лобойко сообщал о новых находках и вышедших в Польше и Литве книгах по истории, о своих исследованиях и исследованиях виленских историков, отвечал на вопросы Румянцева и о ходе выполнения его поручений. Румянцев писал ему 14 апреля 1825 года: «Ваша переписка приносит мне особое удовольствие: Вы в ней всегда [предоставляете?] мне сведений множество обдуманно и в большом порядке, что не часто я нахожу, переписываясь с иными особами» 521.

Помимо научных интересов Лобойко видел в своей новой службе и большой общественный смысл: он хотел смягчить, а в конечном счете и преодолеть отрицательное отношение поляков к русским. Путь к этому он видел в ознакомлении поляков с русским языком и русской культурой, а в конечном счете в привлечении их на русскую службу (И. Данилович писал Ф. Малевскому 20 февраля 1822 года: «Лобойко начал читать литературу, имел 100 студентов, сейчас до 50 <���…>. Хочет превратить нас в россиян» 522). Позиция его была явно противоречива. С одной стороны, он с нескрываемым интересом относился к польской культуре (в частности, наладил контакты с польскими учеными, приветствовал после публикации поэмы «Гражина» Мицкевича адресованным ему письмом, и т.д.), а с другой стороны, стремился, пусть неявно, к русификации поляков, к отказу их от борьбы за независимость Польского государства (подобная двойственность была связана в некоторой степени с украинским происхождением Лобойко, по отношению к полякам выступающего представителем господствующей русской нации, но в Российской империи принадлежащего к национальности угнетенной, русифицируемой). Правда, действовать в этом направлении он предлагал не насильственными методами, а путем убеждения. В сохранившихся в его архиве недатированных заметках он писал, что, несмотря на все меры правительства, «поляки не перестают быть его врагами, не перестают оскорблять его неизменною неблагодарностию, заговорами и тайными злодействами ко вреду России. Остаются еще ученые средства, кои, будучи соображены здравою политикою, нередко действовали успешнее самого оружия». Лобойко отмечал, что в сфере науки и публицистики борьба не ведется: «Кто с историческою достоверностию изобразил их поступки во время последних восстаний? Кто старался открыть тайные пружины их мечтаний и надежд, кто вникал в их исторические и географические представления, искаженные фанатизмом, ложным патриотизмом, своенравием писателей и тлетворным дыханием тайных обществ? кто рассматривал их литературу, чтоб открыть те сочинения, коими питается их гордыня и презрение к другим народам, предрассудки и упорство к верховной власти?» 523