Светлана Адоньева - Традиция, трансгрессия, компромисc. Миры русской деревенской женщины

Романсы и баллады представляют собой истории о трансгрессии и конфликтах – независимо от того, формулируются ли они относительно простым способом (в конформных текстах) или полны противоречий (в текстах протестных). Когда акт трансгрессии осуществляется женщиной, движущей силой сюжета оказывается героиня-злодейка. Как правило, деструктивные действия этих женских персонажей порождаются завистью, вызванной счастьем другой женщины, а сюжеты представляют собой примеры торжества высшей справедливости: на женщину, которая творит зло, обрушиваются несчастья, и она оказывается наказанной.

Однако в большей степени мир наших собеседниц населен злодейками другого мелодраматического жанра – телевизионных сериалов, или «мыльных опер». Злодейки из современных сериалов – сложные персонажи, которые реализуют более широкий спектр женского поведения, нежели злодейки из фольклорных песен XIX и XX веков. Мы наблюдали сложные реакции на этих героинь, когда наши собеседницы смотрели американские, русские и латиноамериканские сериалы, например «Санта-Барбара» (США, 1984 – 1993, шел по российскому телевидению в 1992 – 2002 гг.), «Клон» (Бразилия, 2001 – 2002, в России – 2005 – 2008 гг.), «Кармелита» -1 и 2 (Россия, 2005, 2009). В этих сериалах роль трансгрессивной женщины расширилась: героини не просто влюбляются в чужого мужчину – они спят с ним ради денег, обманывают своих мужчин, жульничают и лгут мужчинам и женщинам. Как пишет Таня Модлески, злодейка в сериале «постоянно трудится над тем, чтобы события, приносящие беды другим, шли им на пользу» [Modleski 1982: 97]. У злодеек в сериалах – ведущая роль, и, по нашим наблюдениям, своей популярностью эти персонажи обязаны сложному способу предъявления своего исключительного эгоизма.

Модлески объясняет привлекательность злодеек из сериалов тем, что они выражают скрытый гнев женщин. Сериалы направляют глубокую и многослойную враждебность зрителя на этот персонаж, «женщину, которая постоянно старается обрести контроль над женским бессилием»; таким образом, эти тексты «страхуют против возможности женщин стать более уверенными в себе» [Там же: 33]. Манипулятивные действия, которые совершает злодейка, «чтобы обернуть бессилие в свою пользу, когда уже кажется, что цель достигнута», всегда встречают на своем пути непреодолимое препятствие. Модлески предполагает, что зрительницы презирают злодеек как отрицательную ипостась своего собственного «я», но в то же время получают удовольствие, наблюдая, как «плохие женщины» удовлетворяют свои скрытые желания [Там же: 94 – 97]. В этом смысле злодейка является воплощением их «женского гнева», который Дороти Диннерштейн называет «яростью женской отторгнутости» – оборотной стороной свойственной женщинам способности к эмпатии [Dinnerstein 1997: 236]. Безусловно, сюжет сериала конструируется таким образом, чтобы спровоцировать ненависть зрителей к этому персонажу; в результате они радостно приветствуют именно те силы, которые препятствуют реализации их тайных стремлений к мщению.

Во время нашей полевой работы нас не посвящали в тайны гнева и враждебности, но мы видели, что женские отрицательные героини сериалов оказывались в центре внимания зрительниц. Казалось, что женщины получают удовольствие от осуждения злодеек. В селе Красное группа женщин, с которыми я (ЛО) в течение нескольких лет вела интервью на тему их пения, регулярно собиралась, чтобы смотреть сериалы. Я удивилась, когда они объявили, что день рождения одной из них будет отмечаться во время «кина»; действительно, телевизор выключили, только когда сериал закончился (он шел приблизительно два часа, с 17.30 до 19.30), – и после этого еще до десяти часов вечера все пели романсы. Во время группового просмотра «Клона» женщины отпускали замечания относительно действий персонажей. В гости был приглашен один мужчина, но он удалился на время сериала. В какой-то момент, с легкой улыбкой на лице и глазами, устремленными на экран, именинница стала тихонько приговаривать, удлиняя ударные гласные: «Афериииииистка, афериииииистка какая!» Это относилось к героине, которая одурачила нескольких мужчин, чтобы получить квартиру. Казалось, что зрительницы испытывали одновременно удовольствие и от ее исключительной безнравственности, и от возможности ее осуждать.

Замечания женщин о персонажах и коллективный характер просмотра, а также его ритуальная регулярность, доведенная до такого уровня, что просмотр стал кульминацией празднования дня рождения, заставляют думать, что сериалы пустили глубокие корни в деревенской культуре. Язык, посредством которого женщины обсуждают сериалы, имеет прямое отношение к их собственной жизни. Когда женщины слушали рассказы друг друга, мы слышали точно такие же эмоциональные комментарии; например, когда одна женщина рассказывала, как на нее навели порчу местные колдуньи, другая приговаривала: «Вот сволочь! Вот сволочь!»

Совместный просмотр и обсуждение сериалов работают как ритуал, поддерживающий дружбу и чувство общности. Очевидно, что в этом контексте злодейка мелодрамы – не просто пример того, что женщине не должно делать. Скорее, с помощью комментариев по поводу «плохой женщины» деревенские женщины могут определить свою идентичность, реализовать агентивность и упрочить сплоченность своей группы. Если в рамках общей беседы я определила обсуждаемый персонаж как «аферистку», то тем самым я заявляю, не только что я не мошенница, но и что мое сообщество не приемлет такого поведения. Мы формируем наш мир, определяя его границы: Другой (в данном случае, «плохая женщина», которая разрушает сообщество) так же важен для нашего самоопределения, как и ролевая модель, которой мы хотим подражать. Но представляя подобное поведение во время просмотра телевизионной передачи, в своем воображении мы можем совершать запретные действия.

На этом – дополнительном – плане мы можем рассматривать «плохую женщину» как потенциальную бунтарку, которая намеренно разрушает общепринятые роли. Она дает возможность женщинам вообразить себе женскую свободу и определенного рода агентивность – направленную на свою выгоду и удовольствие: ни то, ни другое не было приемлемым как для традиционных социальных отношений, так и для советской системы ценностей. Такое же напряжение между осуждением и идентификацией, удовольствием и ужасом можно наблюдать в сплетнях – речевом жанре, в значительной степени дублирующем функции романсов и сериалов.

Мелодраматическое воображение активно проявляет себя в сплетнях, без которых редко обходился разговор наших собеседниц. Мы определяем сплетни как практику пересказа непроверенных (а зачастую и не подлежащих проверке) историй, относящихся преимущественно к личной жизни или репутации других людей [88]. Во многих сплетнях рассказывается о виктимизации женщин. Как и в классической мелодраме, в них утверждается точка зрения, конформная патриархальным нормам; как и в песне о моряке, который обесчестил девушку, целью сплетен часто служит предупреждение или осуждение, которые должны воздействовать на поведение. Традиционные социальные нормы – женская честь и уважение к семейным узам и родственным отношениям – укрепляются подобными нарративами. Приведем несколько примеров. Во время беседы с нами Лидия Панкратовна, участница хора «Золотой возраст», 1939 года рождения, дополняла исполнение песен историями из жизни. Она рассказала историю о своей дочери, которая выбрала себе плохого (пьющего) мужа, он ее бил; она прожила с ним десять лет, пока он чуть не утопил ее, и после этого его посадили в тюрьму. Лидия Панкратовна была против их брака, но не запретила дочери выходить за него замуж; однако предупредила, чтобы дочь не приходила к ней плакаться. Когда дочь ушла от мужа, Лидия Панкратовна, по ее словам, сказала ей: «Вот если бы ты меня послушала, ты б таких женихов себе нашла! Ты далеко бы пошла в жизни». В похожей истории о женской виктимизации Евдокия Тимофеевна Х., 1933 года рождения, чью историю мы анализировали в главе 3, поведала нам о замужестве своей золовки, сестры первого мужа, которая – подчеркнула она – была образованная (в отличие от самой Евдокии Тимофеевны). Несмотря на образование, эта женщина была алкоголичкой, и муж ее бил.