Леонид Беловинский - Жизнь русского обывателя. Изба и хоромы

Неизвестный художник. Диванная в доме Юсуповых. 30-е гг. XIX в.

Дома богатых и знатных господ нередко имели более или менее обширные библиотеки, одновременно хранившие и какие-либо коллекции. Хотя иметь дома библиотеку вовсе не значило пользоваться ею, но зато это представляло человек в лучшем свете: даже тогда и даже в том обществе быть откровенным бездельником считалось не слишком приличным. Отметим, что в некоторых случаях это действительно были огромные, специально подобранные библиотеки, формированием которых занимались нанятые для этого образованные люди или же букинисты; такие библиотеки имели составленные профессионалами каталоги, иногда даже отпечатанные в типографии. У А. Н. Сербина, помещика средней руки из Рязанской губернии, была библиотека, «состоявшая из трех тысяч томов, не считая ежегодно выписываемых журналов. Эта библиотека служила не модой, не тщеславным украшением комнат, как это часто бывало в вельможных хоромах. Состояние деда не позволяло ему тратиться на такую своего рода мебель; да и какую красоту могли придать комнатам печеобразные, запросто выбеленные шкафы со створчатыми дверями без стекол? Дед пользовался книгами, удовлетворяя чтением врожденную любознательность, свойство почти всех умных людей. Книги были исключительно русские, так как дед не знал ни одного иностранного языка, получил недальнее образование в какой-то школе, потом служив какое-то время землемером… Состав библиотеки показывал, что она формировалась с толком и расчетом: пустые или глупые сочинения не нашли в ней места. Кто знает житье-бытье помещиков того времени, о котором я рассказываю (1819–1829), помещиков, не только не уступавших Сербину в состоянии, но и гораздо более богатых; кому известно, что расход на книги никогда не входил в их бюджет и что многие из них обходились даже без «Московских ведомостей» и «Календаря», тот, конечно, согласится с высказанным мною замечанием, что дед мой выходил из ряда своих ряжских и сапожковских соседей…» (25; 38–39).

Но были и совершенно оригинальные библиотеки-обманки, где шкафы закрывались дверцами с искусно вырезанными и раскрашенными корешками книг, а за ними хранились сапожные колодки, бутылки вина или из-под вина и другой дрязг. Впрочем, подобного рода обманки иногда служили украшением и настоящих библиотек: «Я очень любил… уроки в прекрасном отцовском кабинете титовского дома. Это была очень обширная комната в нижнем этаже, вся кругом обставленная шкафами с книгами. Даже двери были обделаны в виде шкафных дверец с фальшивыми (картонными) корешками мнимых книг, что нередко давало повод к комическим сценам, когда вошедший в кабинет потом не находил выхода из него сквозь сплошные стены книжных шкафов» (61; 70).

В таких библиотеках, помимо книг, могли храниться какие-либо научные приборы, например, хороший глобус, телескоп, на специальных стеллажах полулежали папки с гравюрами, в футлярах были географические карты и прочее.

Увы, эти библиотеки и коллекции, собиравшиеся годами, в руках наследников нередко ждала печальная судьба, красочно описанная С. Р. Минцловым в прекрасной книге «За мертвыми душами» (62). В период массового разорения поместного дворянства после отмены крепостного права большая часть помещичьих библиотек оказалась в собственности новых владельцев усадеб из купцов и мещан, переходя к ним огулом, со всей обстановкой, сгнила в сараях, была съедена мышами на чердаках или распродана на вес лавочникам для завертывания монпансье и селедок. Эти библиотеки, составлявшиеся иногда несколькими поколениями владельцев и содержавшие подлинные раритеты, во второй половине XIX в. в провинции начинают сменяться в основном собраниями толстых и тонких иллюстрированных журналов и приложений к ним в домах культурных чиновников, новой интеллигенции из разночинцев (агрономов, землемеров, учителей, врачей) и «последних из могикан» старого образованного поместного дворянства. Роль новых частных библиотек в провинциальном быту была огромной, так как ими пользовалось окрестное население из чиновничества, духовенства, лиц интеллигентных профессий. Иногда филантропически настроенные помещики передавали свои библиотеки в школы для народа.

Что касается описания помещений дома, многие мемуаристы упоминают бильярдную комнату, которая, хотя и почиталась некоторыми роскошью, все же имелась. Дело в том, что игра на бильярде была столь же популярна, как и карточная, а отсутствие постоянной тренировки могло привести к катастрофическому проигрышу. Впрочем, бильярд мог помещаться в одной из гостиных или в библиотеке.

Представляется необходимым обратить внимание читателя на любопытную деталь: никто из мемуаристов не упоминает об иконах. В парадных комнатах у аристократии их не держали: это было бы моветоном, дурным вкусом. Портреты предков, картины, гравюры, акварели, получившие распространение гипсовые барельефы Ф. Толстого на темы Отечественной войны 1812 г., даже не слишком умелые рисунки хозяйских дочерей и их гостей (умение рисовать входило в набор светских добродетелей, и детей, разумеется, при наличии возможностей, учили рисованию) мы можем увидеть в большом количестве на картинах и акварелях, написанных в появившемся в 30-х гг. интерьерном жанре, но иконы изгонялись в личные комнаты: в кабинет хозяина, в спальню хозяйки; в старинных покоях могли быть даже небольшие образные, с множеством родовых икон. Но и в приватных комнатах нередко дело ограничивалось одной-двумя иконами, в основном семейными, а то и своеобразной имитацией икон. Так, в 30-х гг. широко распространилась большая трехчастная гравюра с «Сикстинской мадонны» Рафаэля; ее можно увидеть и в Ясной Поляне у Л. Н. Толстого, и на картине П. Федотова «Завтрак аристократа». А. Фет вспоминал масляную копию Мадонны Рафаэля, сидящей в кресле с Младенцем на руке, Иоанном Крестителем по одну сторону от нее и св. Иосифом по другую. «Мать растолковала мне, что это произведение величайшего живописца Рафаэля и научила меня молиться на этот образ» (109; 43).

Равным образом украшениями богатых парадных интерьеров была скульптура, как мраморные подлинники и хорошие копии у богатейших владельцев, так и бронзовая и фарфоровая миниатюра; ближе к концу ХIХ в. в интерьерах появилось и художественное чугунное каслинское литье, начавшее быстро заменять очень дорогую и пришедшую в упадок бронзу. А в домах средней руки во второй четверти ХIХ в. появилась заменявшая дорогой севрский, саксонский или, на худой конец, гарднеровский фарфор гипсовая скульптура, белая, под фарфор, тонированная, под бронзу, или раскрашенная. В эту эпоху бидермайера прежние античные, пасторальные и любовные, с сильным оттенком эротики группы фигурок, пастухи и пастушки стали заменяться «патриотическими» (в жизнь вступала «официальная народность») фигурками «русских типов», а в гипсе стали изображаться и национальные типы Российской Империи. В библиотеках довольно характерным украшением были гипсовые бюсты мыслителей и поэтов, начиная от Аристотеля, Платона или Овидия.