Андрей Зорин - Появление героя. Из истории русской эмоциональной культуры конца XVIII – начала XIX века

Скорее всего, адресаты письма не могли опознать источника цитаты, но Тургенев чувствовал потребность спародировать признание Екатерины Михайловны, рассказывая о своих плотских вожделениях. Возвращение в Россию приближало его к необходимости принять роковое решение, и, отрываясь от писем оставленным в Вене друзьям, Андрей Иванович ощущал «горестную заботливость и стеснение».

«Нет! лучше быть близко и разделять неприятности, нежели ослаблять, уничтожать ето отдалением и ничего не знать», – написал Андрей Иванович в дневнике, убеждая себя, что хочет остаться в Петербурге (1239: 57 об.), но дезертирские настроения не оставляли его. На протяжении всей весны он вынашивал планы бегства. Получив от военного губернатора Петра Александровича Толстого предложение стать его личным переводчиком, Тургенев предается мечтаниям отнюдь не об открывающихся перед ним карьерных перспективах, но о возможности воспользоваться этим назначением для нового длительного отъезда:

Естьли ето сделается, то нельзя ли будет расположить так, что естьли я, побыв у него и получив чин, от него отойду, когда он сам будет отставлен – потом поехал бы путешествовать, взяв отпуск и проч. А между тем Елоизу кончить, – записывает он 17 февраля и снова вспоминает о своем главном литературном замысле (272: 52), но желание перевести эпистолу служит лишь внешней мотивировкой для побега. Слова «а между тем» выдают изменившееся соотношение его приоритетов. Через три месяца, в мае, он вновь возвращается к своему намерению:

Новой план: через год ехать путешествовать с Кайсаровым и с Воейковым на два года. После я вздумал, что мало еще имею познаний, и нет Елоизы на русском, но кажется ето не помешает. Можно упражняться всегда. После можно бы даже полгода провести на пути в Гласгоф, и учиться. А Елоиза! О! (Там же, 55)

На этот раз Тургенев ссылается на неоконченный перевод из Поупа как на препятствие к путешествию, но не слишком значительное. Восклицательный знак вместо вопросительного после второго упоминания об «Элоизе» свидетельствует, что он больше не верил в то, что справится с этой работой. Впрочем, возможно, в последней фразе речь идет не столько о литературной Элоизе, сколько о ее прототипе. Андрей Иванович понимал, насколько сложно будет объяснить новый отъезд Екатерине Михайловне, но именно расставание с ней делало задуманную эскападу столь привлекательной в его глазах.

Конечно, эти планы относились к области чистой фантазии. Немногим больше оснований имел под собой еще один замысел Тургенева, который приходится на период между двумя приведенными записями.

23 марта Андрей Иванович пишет в Москву родителям:

Николай Петрович Резанов, бывший оберпрокурором в Сенате (на самом деле – Обер-секретарем. – А.З.) отправляется в Японию в виде посла или тому подобного, в каком именно качестве еще неизвестно. Вот новая миссия, конечно, интереснее всех прочих. Я бы готов и к этой определиться, можно ожидать много, много полезного. По крайней мере, если бы подобное посольство было назначено в Китай, что также легко может статься, то мог ли бы я надеяться, что имел бы позволения ваше с ним отправиться, естьли бы представился случай. Как бы вы изволили думать об этом и о Японии. Мысль может быть очень несбыточная, но которая очень меня занимает. Естьли бы я был с вами, то ведь стал же бы говорить об этом, для чего же и не писать. Сделайте милость и вы, что-нибудь о сем ко мне напишите (2695–2698: 47–47 об.).

Ясно, что Тургенев не особенно рассчитывал на благосклонное отношение домашних к своей идее. Ему казалось, что родителей может страшить дальнее морское путешествие и поэтому они скорее согласятся на его поездку в Китай, куда «ехать все сухим путем; а право, интересно и любопытно» (Там же, 50).

30 марта Андрей Иванович делает в дневнике самую развернутую запись за все время после возвращения в Петербург, в которой сведены воедино все его намерения, мечты и заботы тех месяцев:

Не стыдно ли, что я давно не писал здесь. Сколько между тем происшествий в жизни моей! Япония, Китай, деревня, К<���атерина> М<���ихайловна>. Сколько предметов! Есть ли что-нибудь невероятное, незбыточное. Кажется, после связи с К<���атериной> М<���ихайловной> не должно бы мне ничему удивляться. Шуткой говорил я с Ив<���аном> Анд<���реичем> о японской поездке, как о сновидении, дорогой от него оно показалось мне важнее, я получил истинное желание ехать: что ж вышло? надобно было предложить мне о Китае, чтоб излечить меня. Но почему же излечить? Может быть, ета новая мысль только могла заглушить во мне мысль о Японии. Заметить надобно, как всему надобно давать место в душе своей! Когда сказали мне о Китае, то долгое время путешествие в Китай казалось мне еще все не так выгодно, а теперь нет с тем и сравнения. Между тем в некоторые лета, т. е. все бы не позже как под тридцать хотелось зажить и в деревне. Вот мечта 97 года; жаль она истребилась в душе моей, как ребячество, царствовав в ней с силою несколько времени. Итак, может быть исполнена в зрелые лета, как лучшая, самая желательная участь. То же могло быть и с литературой. Но она сильна в цвете лет, в душе и воображении юноши (272: 53–53 об.).

В Петербурге действительно формировалась миссия под руководством прославленного мореплавателя Н. П. Резанова, причем дипломатический визит в Японию составлял только часть предполагавшегося четырехлетнего кругосветного маршрута. Именно о таком путешествии, по образцу Сен-Пре, мечтал Тургенев еще до отъезда в Вену. Однако у Андрея Ивановича не было ни согласия родителей, ни возможностей получить место в миссии. Он сам признается, что говорил об этом с И. А. Вейдемейером «шуткой», «как о сновидении». 10 апреля Андрей Иванович пишет домой, что Иван Владимирович Лопухин тоже отрицательно относится к его желанию ехать в Японию и он «о нем перестал уж и думать, тем более что и места нет и все заняты» (2695–2698: 52).

Еще более эфемерными были его «китайские» планы. 20 февраля министр коммерции граф Н. П. Румянцев представил императору записку с предложением отправить миссию в Пекин, но никаких практических шагов по ее организации еще не предпринималось. Экспедиция под руководством графа Ю. А. Головкина отправилась туда только в 1805 году.

Изображение фрегата «Надежда», на котором Андрей Тургенев собирался совершить кругосветное плаванье

Желания Тургенева поселиться в деревне очень похожи на его намерения отправиться в Китай или Японию. Он много писал в дневниках о прелестях сельской жизни, связанных для него с идиллическими воспоминаниями о детстве. Теперь Андрей Иванович снова возвратился к этим мечтаниям, откладывая их, однако, на десять лет.