Андрей Зорин - Появление героя. Из истории русской эмоциональной культуры конца XVIII – начала XIX века

Уже 29 мая, в письме, содержавшем описание припадка, Андрей Иванович уверял родителей, что Павел Ильич «не думает и не надеется жениться и решился оставить Гартоншу» (Там же, 94). 2 июня Тургенев вновь писал, что кузен «все болеет», и показывал ему письмо от матери с «колкими упреками» за быстро истраченный пуд мыла. Кроме того, Андрей Иванович сообщил, что прочел второе письмо Марии Семеновны к Гартонг – мольбы не писать больше к бывшей возлюбленной сына не возымели действия (2695–2698: 97–98 об.).

16 июня Андрей Иванович послал через родителей письмо Павла к Марии Семеновне, а 25-го – еще одно, «исполненное покорности и основательного оправдания». «Кажется, должно что-нибудь подействовать», – заметил он по этому поводу (Там же, 109 об.). 30 июня, то есть заведомо до того, как мог быть получен ответ, Андрей Иванович вновь извещал отца:

Сейчас принесли мне два письма от Павла, не знаю, что в них содержится, но он сказывал мне, что хотел просить прощения у тетушки, а к вам, батюшка, написал, qu’il ne se désistait pas de son amour [не отрекается от своей любви (фр.)], хотя дальше не пойдет, в чем я уверен (Там же, 113).

Уверенность Тургенева не оправдалась. Попыток жениться на избранной им девушке Павел Нефедьев не оставил. В следующем, 1804 году он побывал в Москве в отпуске – судя по его послужному списку (РГВИА. Ф. 489. Оп. 1. № 2994. Л. 64 об. – 65), это произошло между серединой января и серединой марта, а после возвращения в Петербург Павел Ильич вновь, по-видимому, попросил великого князя о разрешении на брак и пожаловался на непреклонность матери. Взбешенная Мария Семеновна писала ему из Москвы:

Недостойной и непочтительной сын долголь тебе мне убийства и горести делать своим непочтением; писмо твое чрез Петра Ивановича получила, могуль я тебе позволить жениться на той девушке которая нарушила мое спокойствие, другой год как ты взял намерение на ней жениться, я от тебя кроме грубости непочтения и непослушания ничево не видала, ты совсем забыл что я тебе мать, и из почтения вышел, то, что мне больше инова думать как что она тебя до етова довела; будь уверен злодей, ежели ты осмелишся без воли моей жениться на ней, вовеки тебя не прощу и век тебя видеть нехочу, ежели же ты неженишся и исправишся в своих поступках против меня, то современем может быть будишъ прощен, а женатова вовеки не прощу и непременно буду жаловаться Ея Императорскому Величеству Государыне Марии Феодоровне, и опишу все что ты против меня сделал <���…> просил меня чтобы я утвердительно написала Великому Князю, что тебе никак не позволяю жениться, и что ты без моей воли никогда неженишся, и дал мне слово не быть с ней знакому, уверил меня что ты никогда не давал ей слова на ней жениться, теперь ото всево отперся и сделал меня лживицей пред Великим Князем, убил меня и сестру совершенно, так что всякой даже чужой не может меня без слез видеть, до какова ты меня состояния довел, не думай, чтобы тебе злодею бог за меня не заплатил, пропадеш как червь за свое не почтение к матери, вспомни чем ты будеш жить женатый. Госпожа Гартонша у себя кроме долга ничего неимеет, да еще и мать у нее на руках, ты кроме 25 душ ничево не имеешь, <���…> какже можно тебе твоим жалованием женатому жить, и да что ты хочеш прибавить нищих женится и народить детей они совершенныя будут нищия, одумайся и раскайся в своих дурных делах, и отложи свою женитьбу, нежели нераскаешся то за непочтение и за непослушание к матери как червь пропадеш <���…> покудова ты не раздумаеш женится, и не исправишся в своиз дурных делах против меня, запрещаю тебе меня матерью называть, я ислышать нехочу об твоей женитьбе, я не знаю какие выгоды имеет госпожа Гартонша за тебя иттить, только чтобы зделать тебя и себя нещастливым и все наше семейство погубить (ГАРФ. Ф. 1094. Оп. 1. Ед. хр. 129. Л. 1–3 об.).

Впрочем, эти события произошли уже после смерти Тургенева. Он успел застать только капитуляцию кузена и убеждал себя, что страх лишиться наследства не мог повлиять на его решение и причиной разрыва с возлюбленной были исключительно сыновние чувства. Андрей Иванович пытался втиснуть эту коллизию в эмоциональную матрицу сентиментальной мелодрамы. Он не мог не думать при этом и о собственном положении.

В отличие от избранницы Павла Нефедьева Екатерина Михайловна не была бесприданницей. Едва ли она относилась к числу особенно богатых невест, но ни по достатку, ни по знатности Соковнины не уступали Тургеневым. И все же Андрей Иванович имел основания предполагать, что его матримониальные планы не встретят поддержки родителей, особенно матери, чрезвычайно ревностно и даже истерически относившейся к служебным успехам старшего сына. Да и в глазах матери и братьев Екатерины Михайловны, имевших другие виды на ее будущее, Андрей Тургенев не выглядел завидной партией. Ему было всего 21 год, он не имел ни места, ни жалованья и всецело зависел от довольно скудного содержания, которое обеспечивали ему родители.

Таким образом, эпистолярную помолвку молодых людей можно было, по крайней мере отчасти, интерпретировать в рамках сюжета о бедных влюбленных и их жестокосердых родственниках. Туда хорошо вписывалось отношение Андрея Тургенева к матери, которая, с его точки зрения, не слишком отличалась от своей сестры, разбившей счастье Павла Нефедьева. С другой стороны, Андрей Иванович любил и почитал отца и не мог видеть в нем силу, враждебную его любви. Но, главное, он понимал, что сам не годится на роль благородного жениха.

28 мая Андрей Тургенев послал с отправлявшимся из Петербурга в Москву Дмитрием Николаевичем Блудовым письмо Жуковскому, где вновь говорил о подозрениях, которые родители испытывают на его счет, и просил продолжать сохранять тайну:

Ты брат, не измени себе. Я думаю все тебе лучше будет это скрывать. Что-то, брат мне готовится. Я уверен, что ты примешь участие, разделишь со мной судьбу мою. Еще не получил я ответа от батюшки. Блудову, брат, ничего этого не говори, я все скрывал от него (ЖРК: 427).

В том же пакете он отправил Жуковскому письмо для Екатерины Михайловны. Стремясь утаить его от посторонних глаз, он поставил на конверте адрес Мерзлякова, но разъяснил Жуковскому по-английски: «This letter is to her and not after the address» и, словно опасаясь остаться непонятым, вновь повторил по-русски: «Отдай письмо ей, а не Мерзлякову, как надписано. Сделай милость» (Там же, 427). Неизвестно, заверял ли в этом письме Андрей Иванович суженую в вечной любви, просил ли ее сохранять осторожность или вновь пытался убедить, что препятствия на пути к их соединению неодолимы.

Дорога из Петербурга в Москву должна была занять у Блудова четыре-пять дней. Приблизительно столько же доставляли почту из одной столицы в другую. Таким образом, если Жуковский сразу же передал полученное письмо Екатерине Михайловне и та сразу же ответила, то ее ответ должен был попасть к Тургеневу 7–8 июня. 10 июня Андрей Иванович сделал последнюю запись в венском дневнике, к которому не возвращался уже три месяца: