Андрей Зорин - Появление героя. Из истории русской эмоциональной культуры конца XVIII – начала XIX века

Матвей Яковлевич Мудров, выпускник медицинского факультета Московского университета и друг семьи Тургеневых, ученик Рихтера, у которого лечился Андрей Иванович. Позднее учился с Александром Тургеневым и Андрем Кайсаровым в Геттингене (см.: АБТ: 277–279).

В публикации это письмо датировано 20 сентября / 8 октября (Марченко 1980: 21). Это, конечно, ошибка, поскольку даты по старому и новому стилю не совпадают. Возможны варианты: 26 сентября / 8 октября, 20 сентября / 2 октября и, наконец, 8/20 сентября.

«Come Abelard! for what hast though to dread? / The torch of Venus burns not for the dead; / Nature stands check’d Religion disapproves; / Ev’n thou art cold – yet Eloisa loves. / Ah hopeless lasting flames like those that burn / To light the dead, and warm th’unfruitful urn» (Pope 1964: 340–341).

«Love, free as air; at sight of human ties, / Spreads his light wings and in a moment flies» (Pope 1964: 325–326).

«Such, if there be, who loves so long so well; / Let him our sad, our tender story tell; / The well-sung woes will soothe my pensive ghost / He best can paint’em who shall feel’em most» (Pope 1964: 348–349).

Тургенев датировал свои записи в венском дневнике по обоим стилям. В дальнейшем, кроме специально оговоренных случаев, мы будем пользоваться старым стилем.

Шевалье Станислас-Жан де Буффлер (Boufflers; 1738–1815) – поэт и маршал Франции.

«Нетерпеливо желаю знать, какова Вигано в Waldmärchen (балет Поля Враницкого, 1796. – А.З.), дрожу за нее. Но любовь утешит ее во всех неудачах. <���…>, когда она с тобою, а там брат хоть трава не расти. Je vous charge de presenter l’homage à Mr. et à Mdme Vigano ainsi qu’à son amiable soeur… [Прошу передать привет господину и госпоже Вигано, как и его любезной сестре (фр.)] O мадам Giona! Как ты мила! (ОР РГБ. Ф. 41. Карт. 138. Ед. хр. 21. Л. 1 об., 2–2 об.).

Три письма Тургенева из Петербурга в Вену были опубликованы А. А. Сабуровым в томе «Письма Александра Тургенева Булгаковым» с ошибочной атрибуцией Александру Ивановичу Тургеневу и вытекающей из нее неверной датировкой 1805 годом, когда Александр Иванович вернулся в Россию из Геттингена (см.: Тургенев 1939: 49–54). Однако ни почерк, которым написаны письма, ни их содержание не позволяют сомневаться в авторстве Андрея Ивановича. К двум из трех этих писем к подписи «А. Тв.» прибавлено «Бобон» (ОР РГБ. Ф. 41. Карт. 138. Ед. хр. 11. Л. 6 об., 10 об.). Тургенев писал Кайсарову, что так его прозвали венские друзья (840: 18 об.). Еще одно письмо Андрея Тургенева Булгакову см.: ОР РГБ. Ф. 41. Карт. 138. Ед. хр. 21. Все письма цитируются по рукописи.

Редут – венский бал с особым регламентом, по которому дамы носят маски, а кавалеры нет. Первоначально проходил в редутных залах императорского дворца, потом переместился в оперу.

Неточная цитата из стихотворения Вольтера «Светский человек» («Le Mondaine», 1736).

В истории литературы более известна героиня романа Мари-Жан Риккобони «Письма мисс Фанни Батлер», благородная буржуазка, соблазненная и брошенная лордом. Написанный в форме писем оставленной женщины к своему любовнику, этот роман продолжает традицию, созданную Гийерагом и Поупом (cм.: Вачева 2006; Stewart 1976). Свидетельств знакомства Андрея Тургенева с этим произведением у нас нет.

О противопоставлении в романе небесной любви Франциски и демонической страсти Лауретты см.: Kluckhohn 1931: 218. Обе героини становятся в итоге жертвами своих чувств.

Каким образом тенору удалось «отвергнуть» баронессу, сказать невозможно, семантика этих дружеских шуток уже не поддается реконструкции. Возможно, «оставивший» ее Фридрих-Вильгельм – это герцог Брауншвейг-Вольфенбюттельский, женившийся 1 ноября 1802 года на Марии Баденской, сестре российской императрицы Елизаветы Алексеевны. Отметим также, что в записке говорится о «княжне», которая может завладеть вниманием Александра Булгакова. В своих письмах ему из Вены Григорий Гагарин отвечает на вопросы корреспондента о княгине Гессе и ее дочери (ОР РГБ. Ф. 41. Карт. 70. Ед. хр. 14. Л. 14).

Ни тот ни другой не были связаны с Тиролем, но, как уже говорилось выше, это обстоятельство не представляется существенным.

В своих воспоминаниях Рибопьер писал: «В 1803 году старшая сестра моя, Елисавета Ивановна, вышла замуж за Александра Александровича Полянскаго, сына столь известной графини Елисаветы Романовны Воронцовой. Матушка хотела, чтобы я был на сватьбе. Я поскакал курьером. При выезде из Кракова, в 26 градусный мороз с страшною метелью, меня вывалили из саней. Я расшибся, заболел и принужден был семь недель жить в Кракове, на попечении семейства Чарторыжских, которые ходили за мною как родные» (Рибопьер 1877: 500).

По мнению Р. Г. Лейбова, эта снисходительная позиция была ответом Карамзина на известные ему полемические выпады Андрея Тургенева в свой адрес (см.: Лейбов 1998; ср. также: Фрайман 2002: 17–35). Возможно также, Карамзин таким образом выразил свое недовольство настойчивостью И. П. Тургенева, просившего «скорее напечатать» дилетантское и неотделанное произведение.

То есть в замечании.

В публикации это письмо датируется началом мая по содержанию. Как указывает М. Н. Виролайнен, Тургенев откликается на беспокойства родителей в письме от 25 мая (ЖРК: 427). Исходя из характера переписки (подробнее см. ниже), невозможно допустить, что Тургенев целый месяц не отзывался на подобного рода подозрения. Соответственно, это письмо, на наш взгляд, должно быть датировано 20-ми числами мая.

По воспоминаниям А. С. Писчевича, Илья Гаврилович был «старичок предобрый и честный, не ведущий вовсе, что в его губернии делалось, в которой управление вмешивалась его жена, и потому всегда губернаторшу называли Ильей Гавриловичем, а губернатора Марьей Семеновной» (Писчевич 1885: 157; ср.: Зацаринина 2010).

Точно идентифицировать предмет страсти Павла Нефедьева нам не удалось. Не исключено, что речь идет о Елизавете Петровне Гартонг, в 1807 году вышедшей замуж за Николая Порфирьевича Дубянского, впоследствии ставшего сенатором.

Уже закончив письмо, Гагарин узнал о смерти Тургенева и распечатал конверт, чтобы сделать приписку: «Je n’ouvre ma lettre pour vous apprendre la plus triste nouvelle qui jamais aye fait impression sur mon coeur. Tourgeneff ce même Tourgeneff dont vous m’aviez demandé des nouvelles, mon meilleur ami, j’étois fier de son amitié. Le même dont je vous parlais il y a deux heures en plaisantant. Eh bien! Pleurons ensemble il est mort! mon Dieu, pleurons, je l’ai bien connu. Vous seriez vous attendre à une perte aussi sensible, regrettez le, si jamais quelqu’un a été digne de l’être c’est lui. Par la poste prochaine je vous enverrai des vers qu’il venait de composer et qu’il m’avoit envoyé» [«Я вновь открыл это письмо, чтобы сообщить вам самую грустную новость, которая когда-либо воздействовала на мое сердце. Тургенев, тот самый Тургенев, о котором вы меня спрашивали, мой лучший друг, я гордился его дружбой. Тот самый, о котором я писал вам два часа назад в шутку. И вот! Будем плакать вместе, он умер! Боже мой, будем плакать, я хорошо его знал. Вы знаете, как чувствовать такую потерю, если кто-либо когда-то был достоин жить, то это он. Со следующей почтой я отправлю Вам стихи, которые он недавно написал и послал мне» (фр.)] (Там же, 27–27 об.). Гагарин действительно отправил Булгакову в следующем письме стихотворение «Сыны отечества клянутся…» и завершил его сентенцией Руссо «Ainsi s’éteint tout ce qui brille un moment sur la terre!», поставленной Тургеневым в качестве эпиграфа к «Элегии» (Там же, 28). О своем потрясении писал брату и Александр Булгаков, подшучивавший над Тургеневым еще язвительнее Гагарина: «Но кто бы подумал, что милый наш Тургенев в Вене навеки с нами простился? Жаль брат, очень, очень. Бедный его брат Александр, который так его любит! Каково ему? Каково Андрею умереть не в руках родителей, не обнять их хоть в последний раз? <���…> Дай Бог ему царства небеснаго и лучшего жребия на том свете» (Булгаков 1899: 24).