Дмитрий Новокшонов - Речь против языка

Глубину сказанного далее следует осмыслить с учетом всего, что уже говорилось об особенностях психолингвистической речи.

Произошло формирование принципиально нового подхода в социальном управлении. Была создана оригинальная социальная технология, преодолевающая разрыв между научным знанием и практикой управления. Одним из ее оснований стала семиосоцио-психологическая парадигма социальной коммуникации. Для целей прогнозного проектирования применяется также ситуационная концепция социокультурной динамики, разработанная ранее в соавторстве с Э.А. Орловой. Кратко суть подхода выражается в том, что в центр социального управления ставится человек, живущий в определенной среде, решающий проблемные ситуации, возникающие в его жизни, вступающий в общение, порождая тексты и обмениваясь ими с другими людьми. Масштабные социокультурные изменения в обществе есть проявления сдвигов в этом фундаментальном слое общественной жизни в процессе социальной коммуникации (примеч. dxlii).

Умозрение о «центре общественного управления» уже было давно известно и ошибочно приписано королю Франции Людовику XIV: «Государство – это я!» (примеч. dxliii).

Мышлению способствует чтение. Уже в Риме умели читать молча, про себя (примеч. dxliv). Для В.И. Даля словесность – это «словесные науки; все, что относится к изучению здравого суждения (мышления), правильного и изящного выражения» (примеч. dxlv). Коротко и точно сказал П.А. Бузук: «Мышление есть разговор с самим собой» [324].

Этот выдающийся русский славист (знаток словенских языков) вынужден был объяснять понятное любому русскому крестьянину определение образованием [325], набравшим начальственные силы в городах, используя понятные им, как ему казалось, словечки:

Слово – это сочетание внешнего знака, звукового или письменного, или заменяющего их психологического представления с определенным значением или мыслью. Вместе с обозначаемыми им понятиями и представлениями оно является совокупностью чисто психических процессов [326]ассоциации [327]и апперцепции [328]. Но с другой стороны, и мышление невозможно без слов; психические процессы, составляющие содержание наших мыслей, необходимо выражаются в слове и связываются нераздельно с ним, как душа с телом.

До слова ж нет никакой мысли. О чем бы мы ни подумали, мы неизбежно свою мысль должны облечь в слова. Это является понятным даже людям, стоящим на низшей ступени развития. Так, например, полинезийцы мышление называют «разговором в желудке».

Но широкая интеллигентная публика [329]любит обычно приводить против этого возражение, указывая что мы, дескать, часто думаем без слов, или на то, что мы что-нибудь хорошо можем понимать, не умея выразить, однако, нашу мысль словами. Но возражающие так совершают психологическую ошибку [330], принимая за мышление деятельность воображения, которая действительно может протекать без слов: в нашем сознании могут без слов являться и ассоциироваться друг с другом различные чувственные образы; но эти конкретные, нерасчлененные восприятия и представления не будут еще знанием, мышлением.

Мышление, в строгом смысле этого слова, есть активная деятельность [331]познающего субъекта [332], оперирующая [333]при помощи понятий; она состоит, во-первых, в образовании понятий (деятельность концепции), в соединении или разложении понятий (суждение) и в выведении нового суждения из двух или нескольких данных (умозаключение). В противоположность воображению, мышление уже неизбежно связывается со словом, составляя вместе с ним неразделенный комплекс [334]ассоциативных и апперцепционных процессов (примеч. dxlvi).

Тщетно. В 1931 г. за научные увлечения П.А. Бузук получает выговор, а в 1933 г. его отстраняют от руководства Институтом языкознания. В апреле 1934 г. слависта высылают на три года в Вологду. В июле 1937 г. его арестовывают как участника контрреволюционной группы. В деле посмертно реабилитированного [335]П.А. Бузука ничего значимого не обнаружено. Перед казнью «враг народа» успел сообщить из Вологды в Брест жене, что написал большой труд по славянскому языкознанию, но в деле нет никакой описи изъятых при аресте книг и рукописей (примеч. dxlvii).

Принятое среди нынешних русскоязычных ученых определение словесности просто коряво:

Языковая деятельность состоит из высказываний. Отдельное высказывание в филологии называется произведением словесности, а вся совокупность произведений словесности – словесностью (примеч. dxlviii).

Языковая деятельность совсем не обязательно состоит из высказываний. Часто лучше молчать или жевать, чем говорить (молча мыслить лучше, чем жуя). Об этом знал еще Цицерон: Cum tacent clamant (когда они молчат – они кричат), об этом русская мудрость: молчание – золото. «Молчальники вышли в начальники», – заметил А.А. Галич (Гинзбург) в 1963 г. (примеч. dxlix).

С молчанием не стоит путать пустой треп, пусть даже ученый.

Содержание будущего высказывания строится раньше образа его выражения в речи. Язык внутренней речи свободен от избыточности, свойственной всем натуральным (природным) языкам. Во внутренней речи связи предметны, т. е. содержательны, а не образны (формальны). «Задолго до установки языка и фонации (звуко-порождения) глотка “уже становится в определенное положение, упреждая произнесение”» (примеч. dl).

Ответ молчанием восходит к ранней поре – к финалу чисто суггестивной стадии эволюции второй сигнальной системы. Б.Ф. Поршев предлагает различать молчание «доречевого уровня» (животное молчание) и молчание как отказ от гипотетического (предполагаемого) механизма эхолалического повторения (болтовни, дискурса) в пользу паузации (остановки), которая привела к образованию словесных (в древнейшем понимании) сигналов, сменивших «неопределенно длительное звучание» (примеч. dli).

Молчание есть самый двусмысленный ответ и вопрос, они едины в нем; в silentium (лат. молчание) вызывается я собеседников. Молчание – это звательный падеж для я. Мертвые также молчат и не разговаривают, но в речи живых ученых знатоки говорения и болтовни именуются словами из мертвых языков – «ритор» или «оратор» [336].

В живом русском языке те же говоруны называются краснобаями, а их ремесло – красноречием. Красно говорить не означает говорить ясно (понятно), о чем предупреждал М.М. Сперанский. Понятие и слово «красный» нуждается в прояснении, так как имеет военное происхождение.

Имя Марка Красса, с которым тысячи римлян ушли на Восток, наполнилось новыми смыслами в созданных их потомками кшатриями славянских языках. В санскрите ĸṛš – резать, красить, хватать, мучить, повреждать; ĸṛšṇa – черный [337]. Ср. с архангельско-новгородским: крас, скоросый – сердитый (примеч. dlii). Отсюда в русском языке слова «скорость» и» корысть».