Василий Молодяков - Шарль Моррас и «Action française» против Германии: от кайзера до Гитлера

Моррас и Доде утверждали, что проведение жесткой внешней политики и интенсивное перевооружение могли предотвратить нападение Германии, но республиканские правительства, шедшие на поводу то у Берлина, то у Лондона и экономившие на обороне и безопасности, показали только неэффективность и бессилие. «Выборы 1914 г., проходившие под крики о “безумии вооружений” и наводнившие парламент социалистами и радикалами, ввели Германию, прежде всего самого Вильгельма, в заблуждение относительно способности Франции сопротивляться и возможности новой Коммуны» (РВМ, 404). «Социалистические кандидаты внушали народу, как много учебников для маленьких французов можно купить вместо пушек, – напомнил Моррас. – Через три месяца из-за нехватки пушек и боеприпасов французам пришлось подставлять грудь вражеским пушкам, и за ошибку было заплачено сотнями тысяч невинных жизней» [132] Charles Maurras. Décernez-moi le Prix Nobel de la paix. Paris, 1929. P. 96. . «Если бы у нас было достаточно боеприпасов, – утверждал Доде, – немецкие армии беспорядочно отступили бы за Рейн между 20 и 25 сентября 1914 г.» (LDP, 15). Это не было мудростью задним числом, но ответственность за любую войну ложится и на алармистов.

У медали был не только аверс, но и реверс. С началом войны стороны наперебой обвиняли друг друга в агрессивных намерениях. Пресса Антанты не уставала цитировать воинственные заявления отставного прусского генерала Фридриха фон Бернгарди и ссылаться на деятельность шумного, но не слишком влиятельного Пангерманского союза. Подшивка L'AF за предвоенные годы могла дать не меньше доказательств агрессивности Франции, но пропаганда Центральных держав не отличалась эффективностью.

Изо дня в день Моррас, Доде и Бенвиль напоминали, что, вопреки утверждениям социалистов и части либералов, война идет не с кайзером [133] «Вильгельм II был последним защитником мира перед своим зверским народом», – заявил Моррас в 1924 г. (МЕМ, cxxx). или прусским милитаризмом, но с немцами как «наследственным врагом» и потому в ней нет места компромиссам. «Военная партия – это почти весь немецкий народ», – твердил Доде (MCV, I, 251). Самое знаменитое поэтическое произведение Морраса «Битва на Марне. Историческая ода» не только воспевало героизм французов, но на все лады проклинало немцев. «Если бы мне выпало защищать его перед лионским трибуналом (в 1945 г. – В. М. ), – заметил Ксавье Валла, до войны представлявший Морраса в суде, – думаю, было бы достаточно зачитать присяжным несколько строф оттуда, чтобы они могли вынести вердикт относительно сотрудничества с врагом» (XVM, 89).

Со страниц L'AF раздавались призывы не только к разгрому, но к последующему расчленению «Бошии» на десяток-другой государств. Это стало краеугольным камнем позиции движения в германском вопросе. Более того, оно хотело видеть «новые Германии» парламентскими республиками – для максимального ослабления противника! – и не соглашалось на существование «антиимпериалистической, пацифистской, антимонархической», но единой Германской республики (MCV, IV, 237). «Мы всей душой не только с германскими республиканцами, но и с германскими большевиками в Германии, потому что желаем Германии чумы, а Франции – здоровья, – заявил Доде 18 октября 1921 г. в Палате депутатов, перекрывая мощным голосом возмущенные выкрики слева. – Наша газета была в числе немногих осудивших убийство Карла Либкнехта, потому что, по нашему мнению, это несчастье для Франции» (LDD, 250–251).

«На первый взгляд антимонархизм этих монархистов и антинационализм этих националистов кажется парадоксальным, – писал Ю. Вебер, – но “Action française” руководствовалось эмпирикой, а не логикой. Его вдохновляли не общие принципы, но частные соображения – что будет полезно Франции. <���…> Монархия хороша для Франции как объединяющая сила, и именно поэтому она, с точки зрения французских интересов, нежелательна для Германии» (WAF, 119). Не зря Бисмарк поддерживал французских республиканцев против монархистов.

С началом войны многие французы восхищались германской «организацией», упрекая соотечественников в неспособности к ней. Часто возвращавшийся к этой теме, Моррас утверждал, что немцы лишь копируют лучшие черты французской монархии и что все дело в государственном строе – в отсутствии во Франции несменяемой высшей власти, не зависящей от капризов электората и руководствующейся только национальными интересами. Он не доверял потенциальной диктатуре республиканских политиков, считая всех их неспособными обеспечить ни внутреннее единство, ни победу над врагом.

Движение развернуло кампанию в поддержку и защиту католической церкви – «единственного уцелевшего интернационала» (MCV, II, 111), несмотря на предвоенный конфликт с влиятельными католиками-либералами во Франции и в Ватикане, едва не закончившийся публичным осуждением «Action française» и его вождя. Монархисты предлагали официально посылать священников в армию в качестве капелланов, не заставлять мобилизованных семинаристов – будущих кюре – носить оружие, но использовать их в качестве санитаров, прекратить подрывающие национальное единство нападки на церковь и ее слуг, наконец, восстановить дипломатические отношения с Ватиканом, чтобы обеспечить если не влияние, то хотя бы политический контакт с папским престолом, каким располагал противник, включая даже Османскую империю. В отличие от многих французов, требовавших от Ватикана принять сторону Антанты – против не только Германии, но и католической Австро-Венгрии, – Моррас не критиковал нейтральную позицию и призывы к миру папы Бенедикта XV, избранного 3 сентября 1914 г., после смерти Пия Х. Сборник статей «Папа, война и мир» (1917) говорит о прокатолической общественной и политической позиции Морраса, не касаясь личной веры автора.

L'AF выступала за жесткую репрессивную политику, включая превентивные меры, против шпионов, саботажников, паникеров и пацифистов, утверждая, что она спасет гораздо больше людей, чем затронет. Доде предался любимому занятию – изобличению «обошившихся» (embochés) и «бошефилов» (bochofiles), так объяснив 9 апреля 1915 г. различие между ними:

«Я называю обошившимся человека, который до войны вел дела с бошами и связан с ними в меру своих делишек. Я называю бошефилом человека, который в силу дурного душевного обыкновения, университетского или социалистического, до войны пребывал в состоянии восхищения Германией и не способен избавиться от этого. Можно быть одновременно обошившимся и бошефилом, но для простоты можно сказать, что обошившимся движет корысть, а бошефилом – идеология» [134] Цит. по: Slater C. Defeatists and Their Enemies. Р. 26. В этой книге все цитаты из французских источников приведены на языке оригинала. .