Василий Молодяков - Шарль Моррас и «Action française» против Германии: от кайзера до Гитлера

Потому что «завтра была война».

Объявление войны Франции 3 августа стало одной из многих фатальных ошибок Берлина. Лучшего подарка германофобы не могли пожелать – теперь ничто не мешало им выражать ненависть к исконному врагу рода человеческого. «Германия могла пройти, медленнее или быстрее, те стадии интеллектуального и морального прогресса, которые ей предстояли, – писал Моррас. – Ее давние претензии на звание цивилизованной страны могли быть в итоге удовлетворены. В это немного верилось, но вот новый провал перед судейской коллегией современной истории. Очевидно, что германская раса – взятая в целом – неспособна к развитию» (MCV, I, 24).

«Существование Германии несовместимо с человеческой цивилизацией и спокойствием мира» (JBA, I, 103), – вторил ему Бенвиль, главный специалист L'AF по немецким делам. Это был символ веры. «Германия в Европе, – писал он и через двадцать лет, – остается чужеродным телом, вроде опухоли, порожденной внутренней болезнью и поражающей всё вокруг себя» (JBJ, III, 237).

Многие представители противоположного лагеря вроде философа Эмиля Бутру сменили вехи. «Германская культура, – писал в октябре 1914 г. этот идейный столп республики и последователь немецкой философии, – глубоко отличается от того, что остальное человечество понимает под культурой и цивилизацией» (ДВФ, 13). «Мы глубоко опечалены закатом идеалов наших старых учителей. <���…> Он (Бутру. – В. М. ) [ранее] не устанавливал никакого противоречия между “германизмом” и “гуманностью”» (ДВФ, 13), – откликнулся ученый-германист Шарль Андлер, протестант по вероисповеданию и социалист по убеждениям, попавший в 1908 г. под огонь L'AF и «людей короля» за «антифранцузскую» поездку со студентами в Германию.

Моррас подробно откликнулся на высказывания Бутру, но счел его слова робкими, а аргументы недостаточными (MCV, I, 322–333; II, 36–41). Он повторил излюбленную мысль о том, что «происхождение воинственного германизма надо возводить не к Бисмарку, а к Фихте» и дальше: «Критика пангерманизма должна дойти до Канта, первого покровителя морального индивидуализма, а Кант непонятен без Лютера, величайшего раскольника европейской цивилизации и покровителя религиозного индивидуализма» (DAE, 243, 263).

«Вчера требовалось привлечь внимание к тому, что грозило ослабить нас перед лицом врага. Сегодня враг здесь. Будем думать лишь о том, как его победить», – провозгласил Моррас (MCV, I, 17). «Долг и право всех французов – занять свое место под знаменами!» – призвал герцог Орлеанский (MCV, I, 38). Сам он, томясь бездействием в изгнании, просился во французскую, бельгийскую, английскую и русскую армии, но везде был отвергнут по политическим соображениям.

Сославшись на приказ верховного вождя – герцога Орлеанского, «Action française» заявило, что перед лицом врага все внутрифранцузские разногласия должны быть забыты ради «священного союза (единения)» [130] Анализ термина и его использования: Catherine Slater. Defeatists and Their Enemies. Political Invective in France 1914–1918. Oxford, 1981. Р. 12–18. , провозглашенного 4 августа президентом Раймоном Пуанкаре в обращении к стране. «Французы просто встали все в цепь для тушения пожара, а в таких случаях никто не интересуется оттенками взглядов пожарных», – образно выразился Деа, признав Францию «национально единой, хотя и метафизически разобщенной» (DMP, 50–51). Точнее было бы сказать, идеологически разобщенной.

Монархисты объявили свои цели: «1. Поддерживать правительство, в руках которого знамя и меч Франции. 2. Усилить борьбу против шпионов. 3. Наблюдать за подстрекателями и подавлять анархию, будь то слева или справа. 4. Извлечь из войны уроки, чтобы укрепить и реформировать французское государство» (MCV, IV, 258). Движение дало «карт-бланш правительству, с которым не имеет ничего общего ни в людях, ни в идеях, и не спрашивает взамен ничего, кроме победы со всеми ее плодами» (MCV, II, 35), а в любой критике командования, церкви и, с оговорками, кабинета видело «немецкую руку».

Шарль Моррас. Условия победы. Кн. 2. 1917. Обложка и авантитул с инскриптом: «Эдуару Шампьону с сердечным приветом от старого “друга Эдуара” Ш. М.»

«Разногласия между французами – последняя надежда Вильгельма II, а парламент, естественно, возбуждает эти разногласия» (MCV, IV, 130), – напомнил Моррас, отрицательно относившийся к этому институту, а к его тогдашнему составу в особенности. Уверенный, что вовсе без парламента – как в осенние месяцы 1914 г. – победа была бы одержана быстрее, он писал: «Эта абсолютная диктатура, это возвращение к старому порядку стало важнейшим и решающим фактором победы» (МЕМ, xlvii). И добавил, экстраполируя: «Первое, что необходимо сделать в случае национального кризиса, – закрыть Сенат и Палату депутатов» (LDM, 96–97).

Пюжо, Плато, Реаль дель Сарте и многие другие отправились на фронт добровольцами. Не подлежавшие призыву по возрасту или здоровью Моррас, Доде, Бенвиль, Вожуа и Димье бросили все силы на газету. L'AF продолжала выходить в Париже даже тогда, когда угроза падения столицы казалась настолько реальной, что из нее выехали правительственные учреждения во главе с министрами, парламент и редакции газет. Бенвиль приуныл, считая возможным «новый Седан», но Моррас и Доде быстро вернули его в строй. Команда чуть не осталась без «толстого Леона», который в ночь с 1 на 2 августа тяжело пострадал в автомобильной аварии. Прикованный на шесть недель к постели, он возобновил работу, как только смог снова держать перо.

Движение временно отказалось от призывов к восстановлению монархии и от антиправительственных выступлений. «Ликвидировать республику, не вредя Родине, – вот что всегда было нашим желанием» (LDP, 40), – повторял Доде в ответ на утверждения противников, что монархисты могут добиться успеха лишь в условиях национальной катастрофы, как республиканцы в 1870 г. Социалист Деа, правда, признавал, что такой шанс могла дать не только «грязь поражения», но и «кровь победы». (DMP, 26, 30). «У вас была возможность совершить переворот, и вы ею не воспользовались!» – удивленно сказал Клемансо одному из монархистов уже после войны (LDP, 40).

Несмотря на это, власти не упускали «Action française» из виду. «Организация малочисленна и не может претендовать на какой-либо успех на выборах, – докладывала политическая полиция в МВД в сентябре 1915 г., призывая не ослаблять надзор, – но среди ее руководителей есть несколько людей действия, способных сформировать правительство Республики по заключении мира, если возникнут продолжительные или хотя бы внезапные трудности» [131] Цит. по магистерской диссертации: Kevin Audet-Vallée. ‘Faites un roi, sinon faites la guerre'. L'Action française durant la Grande Guerre (1914–1918). Université de Montréal, 2012. Р. 28. . Даже в окопах военная полиция следила за монархистами – менее внимательно, чем за социалистами.