Людмила Ивонина - Герцог Мальборо. Человек, полководец, политик

Конкретного победителя в Войне за испанское наследство трудно назвать. Выиграло, по большому счету, будущее Европы. Эта война стала сильнейшим стимулом для созревания политической системы, развития торговли, банковского дела, без нее не случился бы промышленный переворот в Великобритании в XVIII столетии. Она наметила начало кризиса французской монархии, который, к сожалению, не будет разрешен реформами и в итоге завершится к концу столетия грандиозной революцией. Ко времени этой войны можно отнести истоки будущего объединения Германии и национально-освободительного движения в Италии. Реакция творческой общественности на военные события ускорила развитие идей Просвещения.

Заключение мира с Францией в Лондоне отмечали фейерверком и торжественными церковными службами. Первые соглашения в Утрехте вызвали в Великобритании бурю эмоций, выразившихся в поэмах и гимнах, посвященных миру. Особенно в производстве такого рода литературы выделялись тори. К примеру, священник и поэт Джозеф Трапп свою поэму «Мир» посвятил лорду Болингброку: «Дело сделано! Великолепная работа выполнена! Британия сегодня столь мудра, сколь велика!» Радовались все, кроме вигов, многие из которых демонстративно облачились в траур.

Сара в эти дни собиралась в дорогу, чтобы присоединиться к мужу. Накануне ее отъезда Свифт с сарказмом писал: «Она делает подарки друзьям на суммы в 200 фунтов; я уверен, что она просто обязана дать мне столько же». Должность приходского священника в Ирландии, которая оставалась за ним, ежегодно приносила не более 300 фунтов. Образ жизни, который был навязан просветителю новыми друзьями-лордами, с таким доходом вести было нелегко. Когда он услышал, что герцогиня сорвала бриллианты с портрета королевы, подаренного ей в счастливые дни, то так прокомментировал этот поступок: «Какая ненависть!» И какая зависть с его стороны! Свифт был разочарован будущим, поскольку не осуществилась его надежда стать епископом (что ему обещал Оксфорд). Памфлетист чувствовал, как впиваются в него острые зубы политических перемен. Он стал настоятелем собора Св. Патрика в Дублине. То есть можно сказать, что, как и Мальборо, Свифт отправился в ссылку, причем в страну, которую не любил.

Другому журналисту и просветителю, Джозефу Аддисону, повезло больше. 14 апреля 1713 года на сцене лондонского театра состоялась премьера его драмы «Катон», выдержавшая затем тридцать пять представлений подряд. Тем не менее по Лондону ходили слухи, что «Катон» призван вызвать недовольство политикой тори, которые отказались в пользу Франции от многих преимуществ, приобретенных в военных баталиях герцогом Мальборо.

Во время премьеры театр был переполнен. В ложах с одной стороны собрались лидеры тори, с другой — вигов. В драме были сюжеты, которые каждая партия могла истолковать в свою пользу. Когда герои жаловались на упразднение свобод римлян и вспоминали о прежних героических днях, аплодировали виги. Когда Катон протестовал против диктатуры Цезаря, шумели тори, видя в Цезаре герцога Мальборо. По свидетельству присутствовавшего на премьере Александра Поупа, «Катон не был таким чудом в Риме, как в Британии в наши времена… Долгие и бурные аплодисменты вигов… были подхвачены тори; а автор в холодном поту метался за кулисами…». После представления Болингброк пригласил в свою ложу актера Бута, игравшего Катона, и вручил ему 50 гиней, публично поблагодарив за то, что он так хорошо защищал свободу от нападок «вечного диктатора» — Мальборо.

Вскоре «Катон» был переведен на французский и стал известен во всей Европе. Некоторые фразы из него стали часто употреблять в разговорах: «Мой голос тих — пусть говорит война», «Но государством правят нечестивцы. И дело чести стало частным делом!». Даже Свифт признал: «Всех лавров Европы едва хватило для автора этой удивительной пьесы». Наконец, сама королева заявила, что была бы счастлива, если бы автор посвятил свою драму ей. Заметим, что сначала Аддисон, сочувствующий вигам, думал посвятить драму герцогине Мальборо, но потом во избежание лишних для себя проблем делать этого не стал.

Предательство союзников и «подозрительные» уступки Франции грозили обернуться для тори бумерангом. Среди обиженных союзников был и курфюрст Ганновера, самый вероятный претендент на английский трон, убежденный в том, что торийские министры — сплошь якобиты. Когда его холодность стала очевидной, многие министры столь же очевидно стали нервничать. Королева болела, все понимали, что ее смерть близка, и многие боялись, что их сотрудничество с французами в будущем истолкуют как предательство. Панические настроения стали сказываться на действиях многих политиков, в частности Болингброка.

Амбиции рвущегося к первенству Болингброка разрушили единство тори. На действия Болингброка Оксфорд ответил сменой ряда министерских портфелей и после сентября 1713 года не созывал парламент до февраля следующего года. Так он желал ограничить свободу действий государственного секретаря.

Джон и Сара воссоединились в Маастрихте и отправились во Франкфурт, а оттуда в Миндельхайм. По пути их тепло приветствовали местные жители и отдавали честь солдаты. В целом жизнь проходила тихо, мирно, хотя эти тишина и покой порой казались Саре с ее бурным темпераментом невыносимыми. Мальборо же все это нравилось, и Сара то и дело жаловалась на его растущую лень.

В это время Мальборо переписывался с Евгением Савойским, Георгом Ганноверским и… Претендентом. Причем ему приписываются письма, якобы написанные рукой Сары, в которых Мальборо просит Претендента использовать свое влияние на французского короля, чтобы отговорить английское правительство от возможной конфискации его обширной собственности. Но вряд ли Сара, виг по духу, стала бы такое писать, да и маловероятно, что на владения герцога могли покуситься. Политическая ситуация была уже не та. А вот частые послания в Ганновер с планами совершить интервенцию в Британию вполне отвечали тогдашним настроениям герцогской четы. Джон и Сара не сомневались, что их время скоро придет. Состояние здоровья королевы Анны уже влияло на колебания на лондонской бирже. Фунт поднимался, когда начинали поговаривать о ее скорой смерти, и падал, когда появлялся слух о ее выздоровлении.

Болингброк проводил дни в печальных размышлениях о том, как возвести Претендента на престол. Яков III отказывался сменить религию, а парламент не примет «папистского» короля. И что в результате? Опять Претендент пойдет в Англию с военной силой. А ему будут противостоять закаленные в битвах солдаты, возглавляемые офицерами-вигами. Насколько это было в его власти, Болингброк старался отстранить таких офицеров от ключевых постов. Но удалось отправить в отставку едва ли половину из них, а новые люди, получившие посты, были не слишком хорошими командирами.